Имперские истории

Юрин Денис Юрьевич

Пархавиэль почувствовал одновременно горькую обиду и радостное облегчение. Он сделал все, что только мог: брел по лесным топям, утопая в тумане и холодной воде, лазил по дереву и частоколу, рисковал жизнью, тараня дубовую дверь и погружаясь в яму зловонных отходов. И все ради того, чтобы спасти эту женщину, которая теперь брезгливо воротила от него нос и, как будто нарочно, чтобы позлить, любезничала с Артуром, субъектом, по мнению гнома, жалким и недостойным во всех отношениях.

Да, жизнь несправедлива, но если нельзя ничего изменить, нужно принять ее такой, какая она есть, не суровой, не враждебной по отношению к тебе, а всего лишь холодной и нейтральной; подслеповатой и глуховатой

старушкой, идущей напролом сквозь толпу людей и не обращающей внимания, что она давит ногами чужие корзины и больно бьет изогнутой клюшкой по чьим-то головам.

Зингершульцо был рад, рад, что все закончилось, и последняя, жирная точка встала над «i». Флейте он был безразличен, и из каких бы передряг он бы ее ни вытаскивал, этого прискорбного факта все равно было не изменить.

– А может, тебе еще и деньжат отсыпать?! Да если б не ты, мы бы уж далеко были! Свалились на нашу голову, охламоны деревенские! Скучно жить стало, пошли бы в кабак кулаки чесать! – кричал отоспавшийся и набравшийся сил в плену Артур на молча смотревшего исподлобья наемника.

Пархавиэль ненадолго ушел в себя и не слышал, в чем состояла суть внезапно возникшего конфликта, но разговор у Совера с освобожденной воровской братией явно не ладился. Артур кричал, угрожающе размахивая руками перед носом солдата, тот молчал и покусывал нижнюю губу, Флейта примеривалась, как бы вырвать из рук неудавшегося компаньона меч, а перепуганный Нивел вот-вот был готов убежать.

– Заткнись! – спокойно, но очень громко произнес гном, приблизившись к крикуну на расстояние трех шагов и важно заложив руку за руку на широкой груди. – Мне плевать, что вы не поделили; плевать, кто прав и виноват, но я больше не хочу слышать твоего омерзительного голоса. Ты гнусный, отвратительный тип, и меня от тебя тошнит. Сейчас мы подберем оружие, возьмем лошадей и выходим на большак, там расстаемся и все молча, без единого звука. А если из твоей поганой пасти вылетит хоть один вздох, то я вот этими руками, – Пархавиэль подсунул под нос ошарашенного Артура натруженные мозолистые ладони с короткими, толстыми пальцами, – оторву твою лысую башку и буду, пиная, катить ее по дороге до самого южного побережья!

Артур смолчал и остановил Флейту, попытавшуюся вмешаться в разговор, чтобы урезонить гнома. Пирату не нужны были заступники, как, впрочем, и союзники. Его цель, быстрее добраться до Бертока, была легко осуществима и без них. Вокруг валялось много оружия, да и в конюшне испуганно посапывало около двух десятков лошадей, почувствовавших, что с их хозяевами произошло что-то неладное.

– Пошли, придется пробиваться на юг одним, – сказал Артур, а затем развернулся к Нивелу и, весело подмигнув пареньку, взъерошил копну его мокрых волос. – Спасибо, малыш, я никогда не забуду твоей помощи.

Нивел растерянно уставился на Пархавиэля, но гном был непреклонен. Зингершульцо тяжко далось это решение, и он не видел причин его менять. Хотя, с другой стороны, гном не навязывал пареньку свою волю. Если бы Нивел захотел, то мог бы уйти вместе с Артуром и Флейтой.

Парочка удалялась и уже почти совсем скрылась в тумане. Подросток поедал гнома жалобным взглядом, а Совер стоял в стороне и молчал. Наемник не посчитал возможным вмешиваться в размолвку между чужими людьми, которые через несколько минут навсегда исчезнут из его жизни. – Поджигать-то будешь? – спросил Пархавиэль у Совера, когда фигурки бывших компаньонов растворились в тумане.

– Нет, я передумал, – покачал головой наемник. – Лучше вернусь в замок, расскажу графу, пусть он и решает, как поступить. Со мной поедете? Думаю, он вас вознаградит.

– Едем, – кивнул после недолгого колебания Пархавиэль.

Общаться

с норовистым провинциальным вельможей гному не хотелось, поскольку никогда не знаешь, куда подобный разговор зайдет и чем может закончиться, но упоминание о награде заставило все же рискнуть. У него был долг, который нужно было возвращать, а заработки в последнее время обходили его стороной.

Не успели путники пройти и пары шагов, как со стороны конюшни раздался испуганный женский крик. Застывший лагерь вдруг ожил, послышались голоса, крики, топот ног и звон скрещиваемого оружия. По привычке не задавая вполне уместный вопрос: «А зачем?», троица сорвалась с места и побежала на шум боя.

Несмотря на онемевшее плечо, подвернутую лодыжку левой ноги и прочие незначительные последствия недавнего падения в выгребную яму, шустрый гном опередил Совера и успел увидеть, как из тумана выплыл деревянный навес стойла, под которым кипел яростный бой. Парочка воров, вооруженных мечами и вилами, быстро перемещалась между охапками сена и нервно бьющих копытами лошадей, отбивая атаки наседавших со всех сторон стражников. Что случилось, почему дремавшие проснулись и что будет дальше? – эти вопросы не уместились в голове спешившего на помощь гнома. Они промелькнули и ушли еще до того, как на них были готовы более или менее приемлемые ответы. Жестокая истина: «Наших бьют!» воззвала к незамедлительному действию, не дав Пархавиэлю даже осознать, что «наши» уже не являются «нашими», а самым разумным поступком было бы незаметно скрыться в суматохе разгоревшегося боя.

Соверу повезло меньше, он не успел добежать до стойла и увидеть, какие виртуозные трюки выделывает пират с обычным крестьянским инвентарем, пригодным, по мнению дилетантов, лишь для ворошения сена да выгребания из-под конских хвостов. Прямо на наемника вылетели четверо солдат, спешивших к конюшне по зову тревожного рожка. Удар первого стражника был предсказуем и смешон до желудочных колик. Его меч поднялся высоко вверх и обрушился на голову наемника. Такое неоригинальное начало почти всегда приводит к распоротому животу или к пронзенной груди нападавшего. Этот удар способен отразить даже новичок, пьяный, близорукий и впервые взявшийся за оружие.

Совер быстро отбил клинок противника встречным ударом из-под низа и, развернувшись вполоборота, вложил инерцию, полученную от соприкосновения мечей, в отражение острия копья, стремящегося пронзить его правый бок. Затем наемнику пришлось пригнуться, над его головой просвистел топор или что-то равноценное по весу и убойности, например кузнечный молот или булава. Противники были слабыми, но брали числом. Воину приходилось крутиться волчком, чтобы отразить их неумелые, но постоянно сыпавшиеся удары. Времени на контратаку не оставалось, редкие доли секунды в перерывах между финтами, уклонами и пируэтами наемник использовал, чтобы перевести дух, не сбить дыхание, игравшее главную роль в этой безумной пляске с оружием.

Наконец-то ему повезло, настал момент, которого он с нетерпением ждал. Один из стражников ошибся, его копье вонзилось и застряло в стене дома, чтобы вытащить его, понадобилось время. Совер получил всего пару лишних секунд, которые он тут же использовал для нападения.

Резкий выпад сбил стражника с ног, враг прикрылся щитом, но не удержал равновесия и повалился на землю. Его товарищ напал сбоку, метясь топором в шею не успевшему выйти из глубокого выпада Совера, но не рассчитал расстояния, подошел слишком близко и, промахнувшись, тоже упал. Споткнувшийся о его голову третий стражник полетел кубарем и как-то умудрился напороться животом на рукоять собственного меча. Умереть он не умер, но, громко крича, свернулся клубком и не представлял больше опасности.