Имперский раб
Шрифт:
– Зачем же ты ввязался в такую мелкую слежку за нами, коли такое богатство само на тебя валилось?
– Не такая уж она мелкая… Лекарь хотел тебя с поличным застать, когда бы я проследил. Ведь тебя и Гюльсене я сразу узнал… Лекарь хотел напугать тебя разоблачением и заставить служить ему… Шпионить за аталыком…и ему, лекарю, обо всем, что узнаешь, доносить.
– Вот оно что. Где он сейчас? – спросил Ефрем.
– В своих покоях, во дворце, меня ждет…
Ефрем прохаживался по подвалу, похлопывая сложенной ногайкой по ладони левой руки. Все молчали.
– Семен, пошли со мной. Этого запри здесь.
Ефрем шел медленно, обдумывая случившееся. Он уже около полугода ничего нового не узнавал ни о планах правителя, ни о планах соседей Бухары. Все существенное о здешних краях и о политике он сообщил на родину. Его давно заинтересовали неведомые края к югу и востоку от здешних мест. Он слышал, что европейцев там не жалуют, просто убивают. И то слышал еще, что англичане со стороны Индии стараются всеми силами проникнуть в те края. В неведомый Теват или Тебет. Чем это чревато для Российской империи, вряд ли кто в Петербурге даже предполагает.
«Сейчас, – думал Ефрем, – случай сам идет ко мне в руки. Для проникновения в те запретные для европейцев пределы, нужно покровительство всеми азиатскими правителями признаваемое. Всеми! Такое может быть только для государственного посла!.. Значит, нужно срочно сделаться послом!»
Ефрем давно мог бы бежать на родину. До Каспия через земли каракалпаков с любым караваном можно было добраться дней за двадцать. Чтобы не хватились, можно было разыграть притворную гибель. Тем более, что ездить приходилось по службе в разные закоулки ханства часто и надолго. Впрочем, и без притворства не вдруг хватились бы. По Каспию до Астрахани день пути. Но проку в том, Ефрем посчитал, будет мало. Значит, чтобы далее Бухары проникнуть, все заново готовить? Снова адовы муки кому-то проходить?.. Он известил Потемкина о планах своих и стал ждать удобного случая. И случай – вот он, сыскался!
Гюльсене ждала их в тревоге. Она была одета по-прежнему в мужское платье и походила на юношу лет пятнадцати. Ефрем придирчиво оглядел ее. Бархатный халат все же едва скрывал ее пышные груди.
– Что случилось, милый? – волнуясь, спросила она.
– Потом, потом, – как можно ласковее ответил Ефрем и по-русски обратился к Семену:
– Хочешь вернуться в Россию?
Тот от неожиданности даже задохнулся. Наконец, выдохнув, спросил:
– Как это?
– Хочешь или нет? – нетерпеливо переспросил Ефрем.
– Да кабы знать как, хуч ползком бы!..
– Ползком не надо, на конях поедешь!
Ефрем повернулся к Гюльсене.
– Скажи, ты готова бежать со мною? Хочешь ли стать женой мне и жить свободной?
От неожиданности она в недоумении посмотрела на него: не ослышалась ли?
– Гюльсене, ну что же ты? – громким, умоляющим шепотом, боясь ее отказа, спросил он.
– Милый, – бросилась она к нему на шею и зарыдала. – Хоть в ад, хоть в рай! Мне без тебя здесь все едино не жить!
– Поживем еще, поживем, не плачь, – успокаивал он, вытирая ладонями слезы с ее щек.
– Семен, быстро зови
Те явились скоро. Оба неотлучно ждали. Ефрем рассказал им, что задумал бежать. Зная их настроения, убеждать не стал, а сразу предложил:
– Ты, Савва, я чаю, со мной поедешь?
– Куды ж мне без своих-то, помереть здеся таперича, што ли? – взволнованно отозвался тот.
– Ну а тебе, Тимоха, думается мне, ехать и незачем, и не к кому?
Тимофей молча кивнул.
– Или ты дома что натворил? – спросил Ефрем. – Нам не все сказывал.
Тимоха молчал, только в затылке чесал, потупившись и переминаясь.
– Ладно, здесь ты не живоглотничал – и то спасибо! Человечен со страждущими был. За прошлое твое пусть Бог тебя судит. Я знал, что не охота тебе будет здешнюю жизнь на российское неведомое житье менять, поэтому купчую всех имениев моих здешних на тебя сотворил, заранее… За твою верность мне, бери, владей и радуйся! Нас, знаю, не выдашь…
– Да что ты, Ефрем! Не обижай меня. Коль такая мысль есть, не возьму я ничего! Хоть и на погибель, но лучше с вами поеду… Я сроду не иудствовал!.. Барахлом совести не заменишь!
– Не обижайся, – обнял Ефрем его за плечи, – это я так, не в обиду. С нами, я вижу, тебе нельзя…
Тимофей попытался было сказать что-то, но Ефрем остановил:
– Не надо, брат, не время, да и незачем! Мы тебе судьи только за то, что сами видели. Бумаги в том малом ларце найдешь…
– Да я же неграмотный! – перебил его Тимоха.
– Ах ты, боже ты мой, другие прочтут, ежели что! А чаю я, что и не спросит никто! Это так, на всякий случай!.. Сейчас берите с Саввой по паре коней, тихо подъедете к заветной калитке дворцовой. Там ты, Савва, по-бабьи завизжишь что есть мочи, и пускайтесь галопом наутек. Подальше следы от дворца отведете, теряйте их и возвращайтесь. Да, ежели на стражу нарветесь, то скажете, мол, сами на бабий крик прибежали. Поняли?
– Ну! – ответил за обоих Тимофей.
Они ушли. Ефрем повернулся к девушке и старому другу.
– Семен, сейчас главное, пойдем к пленнику нашему. Гюльсене, ты в сундуках здесь поройся, из платья что в дорогу для всех подыскивай! Возьми ключи, вот.
Вдвоем с Семеном они спустились в подвал. Лекарев человек со страхом смотрел на них из угла.
– Жить хочешь?! – грозно спросил Ефрем.
– Да, господин, что хочешь исполню, прикажи только!..
– Писать умеешь?
– Да.
– Поверит твоей записке лекарь?
– Поверит.
– Семен, сбегай за бумагой и пером с чернилами.
Семен мигом обернулся наверх и обратно. Пленнику освободили руки. Семен на всякий случай обнажил кинжал.
– Пиши, – пододвинув к нему ногой обрубок бревна, приказал Ефрем, – «Господин, беда. Беги. Нас раскрыли, меня спас человек, передающий это письмо. Он мною куплен. Он спас и спрятал меня. Заплати ему и он выведет тебя за город, даст коня. Ефрем верно уже у аталыка. Это он специально подстроил все, чтобы выманить нас. Он перехватил твои прежние послания. Прощай». Написал?