Импортный свидетель (сборник)
Шрифт:
— А там у меня, — не дожидаясь вопроса, указав большим пальцем руки себе за плечо, сказал Швабе, — за этой драпировкой, одна из весьма необходимых лабораторий нашего института.
— Вы любите китайское искусство? — чтобы как-то начать разговор, спросил Войтецкий.
— Видите ли, майн либер Мирек, — весьма любезным тоном ответил Рихард (они давно уже, оставаясь вдвоем, называли друг друга только по именам), — в китайском искусстве я ничего, признаюсь, не понимаю… Но я люблю вообще всяческую экзотику… А этот кабинет оборудовал и обставил для себя господин Мильнер — он ведь был когда-то в Китае, и действительно, у него есть склонность ко всему китайскому.
— Каких гостей можно принимать в нашем Центре, Рихард?
— Ну… Разве вы сегодня здесь у меня не гость?.. Ведь сегодня день моего рождения, и мне хочется, чтобы сегодня и вы и я отвлеклись от насущных дел. Ну поговорили бы, например, о перспективах чистой науки! А если говорить о моих гостях, то, знаете, я вам откровенно скажу: ведь среди довольно непрезентабельного в массе своей экспериментального материала, с каким нам — хотим мы того или не хотим — приходится иметь дело, попадаются и настоящие, иной раз весьма интересные люди, с которыми бывает приятно провести время в очень содержательных, весьма обогащающих ум беседах…
— Да, конечно, — не зная, какой тон принять, раздумчиво ответил Войтецкий. — И вы считаете возможным вести с ними беседы на отвлеченные темы?
— О, друг мой, Мирослав… Давайте разговаривать без всякой стеснительности… Мы ведь с вами одни, и вы, наверное, уже поняли: я интересуюсь психологией всяких людей с сильным характером, если вижу, что они интеллектуалы и знатоки своего дела… Мне приходилось тут, в этом кабинете, беседовать даже не просто с содержательными людьми, а прямо-таки с мудрецами…
— А можно вас спросить, раз уж вы предлагаете мне быть откровенным: где эти содержательные люди, эти мудрецы сейчас?..
Рихард Швабе пристально глянул в глаза Войтецкого. Войтецкий заметил в лице Швабе вдруг набежавшее словно облако выражение скуки.
— Дорогой Мирослав! Не возвращайтесь сейчас в наш повседневный быт. Что будете пить? Коньяк? Впрочем, давайте начнем с шампанского.
За первой бутылкой распили вторую. Мирослав много пить не умел, а Рихарду шампанского показалось мало. Вскоре бутылка французского коньяка на три четверти опустела. Беседа шла о генах, о направленных мутациях, о тех успехах, каких Войтецкий уже достиг, и о том, что если отбросить в общем, конечно же, глупые предрассудки, то работа и Войтецкому становится все интересней, потому что в перспективе научные результаты могут оказаться и несомненно окажутся прямо-таки фантастически интересными…
— Вы сами предложили мне побеседовать на научные темы, поэтому скажите, Рихард, заинтересовал ли вас тот раздел изучаемой нами рукописи, в котором говорится о закрепленных наследственностью общечеловеческих эмоциях величайшей нравственной силы? О наследственном этическом коде? Кажется, этим вопросом на практике еще никто из ученых специально не занимался. А ведь это один из важнейших разделов генетики! Поставленный как задача, от решения которой зависит, быть может, даже судьба человечества, он мог бы стать одним из важнейших разделов генетики.
— Вы хотите сказать… Вы утверждаете, что в процессе эволюции человечества началом, управляющим наследственностью, может быть не только эгоизм, но и альтруизм?
— А вы, Рихард, не согласны с тем, что это может быть именно так?
— А вы помните, что в своих трудах пишет американский антрополог Кейт?
— Хорошо
— Именно так… Этот американец вполне понимает суть эволюции, — произнес Швабе. — Я даже наизусть могу повторить его утверждение. Помните? «Нужно признать, что условия, вызывающие войну: разделение животных на социальные группы, «право» каждой группы на собственную территорию, развитие комплекса враждебности, направленного на защиту этих участков, — все это появилось на земле задолго до появления человека». Именно из этого положения исходит Кейт. Он совсем не дурак — делает высказанный сейчас вами свой вывод о закрепленной в генах страсти к убийствам и войнам. Или, по-вашему, то, что он утверждает, неправда? Только говорите, пожалуйста, смело. У меня здесь, даю честное слово, микрофонов нет! А кроме того, меня в нашем возникающем споре интересует чисто научная сторона дела! Налить вам?
I. Из оперативно-розыскного дела
Вчера в 16.00 мною, нештатным сотрудником уголовного розыска Бабочкой, около пивного ларька на Семафоринской набережной, 23, был обнаружен некий Митяев Василий Афанасьевич, слесарь ДЭЗ № 45 этого же района. Из его разговора с партнером по пиву стало ясно, что он недавно или сам совершил квартирную кражу, или знает о ней. Речь шла о квартире с видом на Москву-реку. Часто повторяемые выражения: «Книг до обалденной матери» и «Техники — ну нет! А вместо техники красные обои на потолке» — свидетельствуют, что имеется в виду квартира, похожая на квартиру Вождаева. На контакт не выходил.
Бабочка
II. Из протокола допроса лица без определенных занятий Митяева Василия Афанасьевича
Год рождения 1950-й, бывший модельер, банщик, сторож. «Как это вы узнали — не понимаю. Ведь никто ничего не видел, за это ручаюсь. Но в квартире, хотя и был, не взял ничего, тут не приклеите. Он, ну этот завкафе, мне сказал: «Риску никакого, заходишь в квартиру — не наследи, надень тапочки, аккуратно посмотри стеллажи. Где речь идет о войне — точно запомни». Он, дескать, с хозяином квартиры поспорил, что точно знает, где у него что. Я, правда, пить захотел, после этого дела был, сами понимаете. Пошел на кухню, рубанул водички. Если только на стакане пальчики оставил, так вроде стер, не впервой уже. Может, по пьянке не с того стакана стирал: вспомнил уже позже, когда возвращался. Но не брал ничего, гадом буду, только посмотрел, да и брать нечего, на хрена тогда жить, только книги, книги! Есть их, что ли? Если кому они и нужны, так Ирке-гулюшке… Она их сбывает…
13
Войтецкий оказался под угрозой серьезного психического заболевания. Нервное потрясение, испытанное им, было столь велико, что по решению руководства Центра он был помещен сроком на две недели в больницу. Он полностью выбыл из строя, а без него никто продолжить его научную работу не мог, не зная особенностей придуманной им методики. Уже после адаптации Войтецкий вдруг лишился сна, впадал в бред, пугался малейшего шороха. Посетивший его вместе с профессор ром невропатологом Альмединген и даже Мильнер проявляли о нем истинную заботу (чертыхаясь и проклиная его про себя), приставили к нему двух «ангельски добрых» молодых медсестер… Словом, было сделано все, чтобы как можно скорее привести его в рабочее состояние.