Импортный свидетель (сборник)
Шрифт:
— Мужа?
Фрау Гильда молчала.
— Какое это имеет значение, — наконец проговорила она, — хотя бы и его, приказы на подопытный материал подписывал не он. То, что произошло с вашими моряками на «Дюгоне», и мой рассказ вы, я надеюсь, теперь уже связали: мне просто страшно умирать, не рассказав никому того, что я знаю, вот я и рассказала. Но если вам мои сентенции кажутся нелепыми — не страшно, я к этому привыкла, к тому же у меня клеймо: психически нездорова. Но попробуйте объяснить происшествие с командой «Дюгоня» чем-то другим, а не вакциной добра и зла моего
Старуха откинулась в кресле.
— Попробуйте вообще объяснить изменения, происшедшие в сегодняшнем мире, чем-либо, кроме воздействия психотропных экспериментов, которые уже давно проделало само над собой человечество. Ведь сегодняшний мир — это мир взяточников, вымогателей, шулеров, подонков, наркоманов, воров, убийц. Хорошим людям в нем очень мало места. Такого засилия мерзости на нашей планете не было никогда. И мы с вами такие, потому что над нами произведен эксперимент, и проведен он теми, в ком эти качества, мною перечисленные, превалировали.
Кудинов, выключив диктофон, долго сидел в кресле.
Из архива Вождаева
Шведский журнал «Вя Мэншур» рассказывает о новом изощренном средстве воздействия на инакомыслящих, примененном в Гринэм-Коммоне…
В ноябре 1983 года на базу прибыли первые ракеты. Вскоре у ветеранов пикетирования появились симптомы непонятной и тревожной болезни. Тошнота и кровотечения, ожоги и выпадение волос, загадочные случаи потери памяти и самопроизвольные аборты стали необычно частыми среди женщин, расположившихся лагерем у ворот базы. Английские врачи — участники антиракетных выступлений провели медицинское обследование пострадавших. По их мнению, причиной недугов является электромагнитное излучение, исходящее из-за колючей проволоки.
3
Машина остановилась на ухоженной роскошной аллее. Из нее вышел Кудинов и осмотрелся. И вдруг увидел, что из зарослей на него смотрит человек. Глаза его были безумны, и одет он был хотя и в элегантный, но больничный костюм.
Кудинов так оторопел, что не мог отвести от него глаз, и своим испугом привлек внимание вышедшей встретить его ординаторши, которая тоже поглядела на куст и взвизгнула. Человек немедленно исчез в зарослях.
«Ничего себе обстановочка», — подумал Кудинов.
Ординаторша присела на скамью и достала из кармана халата крошечную косметичку.
— А каково мне? — раздался вдруг возле уха Кудинова резкий внятный голос.
Кудинов обернулся.
— Рад видеть вас еще раз, господин Кудинов, — сказал Федерик — это был он, — но посудите сами, каково мне, я вижу только этот контингент, — он указал на кусты, — ничего, кроме них, только больных с поврежденной психикой, и ничего больше. Вы меня жалеете?
— Нисколько, господин Федерик, — сказал Кудинов, постепенно беря себя в руки, — вы ведь себя не жалеете, целиком отдаетесь работе.
Федерик не почувствовал сарказма.
— Пойдемте, — коротко сказал он, — я предоставлю вам возможность побеседовать с вашим протеже наедине, на ваше усмотрение — в помещении или на аллее.
— А вы уже знаете, что я приехал
— Иначе что бы еще могло вас привести сюда! — с улыбкой констатировал Федерик.
И Кудинов увидел, как в сопровождении санитара к ним подходил в это время высокий грузный человек с обветренным лицом, озиравшийся по сторонам.
Этот человек затравленно оглядывался в надежде увидеть знакомое лицо. Наконец, узнав, видимо, Федерика, он чуть-чуть успокоился.
— Вот, господин, Гауштман, — представил его Федерик, — перед вами русский журналист. Он приехал специально узнать о том, что произошло с командой «Дюгоня», ведь вы единственный из команды «Дюгоня», кто способен вести здравые речи.
— Мне тяжело стоять, — сказал боцман, — давайте присядем.
Кудинов и боцман сели прямо на траву.
Ординаторша, закончившая свой макияж, санитар и господин Федерик пошли, не торопясь, по аллейке.
— Что вам угодно узнать? — спросил боцман, глядя на машину, которую Кудинов оставил тут же на аллее.
— Все, что вы захотите мне сказать, — так же глядя на машину, сказал Кудинов.
И, видимо, в этот момент одна и та же мысль поразила обоих. Мгновенно, не сговариваясь, они подбежали к машине, боцман вскочил за руль, Кудинов еле успел взобраться на сиденье. С диким ревом машина выскочила за ворота и заметалась. Послышались крики.
Из архива Вождаева
Политика всюду. Она перестала быть привилегией профессионалов. Врывается в жизнь каждого. Делает политиком каждого. Затрагивает личные судьбы, общественные статусы. Семейный достаток. Рвет былые привязанности, завязывает новые. Вмешивается в дружбу, в творчество, в сокровенное мироощущение.
4
— То, что ты помчался за мной, это тебе не зачтется, все равно свое «перышко» получишь, — первое, что сказал боцман, когда машина наконец вырвалась из больничного парка и понеслась по побережью.
Кудинов молчал, ждал, пока боцман немного остынет. Но боцман довольно долго поливал весь окружающий его белый свет отборной морской руганью. Наконец он замолк.
Неизвестно, с чего начался этот разговор и каким образом Кудинов сумел убедить боцмана в том, что его беседа с ним — это беседа друга, только боцман вдруг принялся рассказывать Кудинову вещи настолько интересные и необычные, что Кудинов невольно усомнился: а не следствие ли это психотропных препаратов?
— Вы сказали, что вы устали, — робко напомнил боцману Кудинов его фразу по поводу того, что ему трудно разговаривать стоя и он просит разрешения сесть в парке перед побегом.
— Я устал? — самодовольно заявил боцман. — Да я как бык вынослив, это я сказал так для них.
— Что значит для них?
— А то и значит, они меня колют, перебивают мне волю, ну я же должен им подыгрывать, не показывать, что я неуязвим для их снадобий.
— В каком смысле неуязвим?
— А в таком, что мне колют какой-то курс. Все сходят с ума, а мне хоть бы что, память возвратилась, ну после «Дюгоня», я же вспомнил, с чего это началось.