Imprimatur

Мональди Рита

От последних слов у меня пересохло во рту, перехватило дыхание. Я отбросил книжонку и, сжав кулаки, обратился к Небу с мольбой. Никакое другое печатное слово не окажет такого влияния на мое дальнейшее существование, как эти несколько загадочных строк.

Знать, намечались «нешуточные» дела, такие как «смерть среди людей с помощью ядов, железа и огня, то есть огнестрельного оружия». И грозило все это «благородным лицам». Кое-кто из наших постояльцев принадлежал к благородному сословию, и все мы находились «взаперти»!

Если мне еще и требовалось доказательство того, что эта книжонка (порождение дьявола!) предсказывала правду, оно было предо мной: в ней говорилось о нас, узниках карантина, а также о смерти кое-кого из нас.

Да ведь и Фуке скончался в результате насильственной смерти, от отравления.

Я знал: доброму

христианину не должно поддаваться отчаянию, даже посреди тягчайших невзгод. Но я бы погрешил против истины, если бы стал утверждать, что встретил весть о грядущих бедах с достоинством истинного мужа. Никогда еще, несмотря на то что на мою сиротскую долю выпало немало одиноких минут, не ощущал я себя таким покинутым на милость звезд, давным-давно, возможно, испокон веков предрешивших мою судьбу.

Во власти безысходности я взял в руки старые четки, подаренные мне набожной моей наставницей, трепетно припал к ним губами и сунул в карман. Трижды прочтя «Отче наш», я вдруг понял, что в своем страхе перед лицом звезд засомневался в божественном предопределении, которое каждый добрый христианин должен рассматривать как единственное путеводное указание. Я вдруг испытал настоятельную потребность очиститься душой и укрепиться духом: настала пора исповедаться перед Богом. К счастью, в нашем заведении имелся тот, кто был мне нужен.

– Входи, сын мой, ты правильно поступил, решив очистить душу в столь трудную минуту.

Услышав о цели моего визита, отец Робледа с доброжелательностью впустил меня к себе. Исповедь помогла мне облегчить сердце и развязать язык, и я с воодушевлением приветствовал это таинство.

Отпустив мне грехи, отец Робледа поинтересовался, как во мне зародились столь преступные сомнения.

Обойдя молчанием астрологический прогноз, я напомнил ему о нашей недавней беседе, в которой речь шла о предсказаниях: мол, она не прошла для меня даром, заставив долго размышлять о судьбе и предназначении, о том, что звезды влияют на земные дела, тем самым предопределяя их. Мне известно, как относится к подобным мыслям и утверждениям церковь, но вот ведь и Кристофано считает: астрология идет на пользу врачебной практике, оттого-то, оказавшись среди двух огней, я и счел нужным обратиться к отцу Робледе за разъяснением.

– Ты правильно поступил, мой мальчик, всегда надлежит обращаться к святой матери Церкви в минуты растерянности, коих может быть немало на жизненном пути. Учитывая, сколько всяких путешественников перебывало на вашем постоялом дворе, могу себе представить, чего ты наслушался от магов, астрологов и некромантов всех мастей, ловко обрабатывающих простодушные сердца. Нужно научиться пропускать мимо ушей всю эту пустопорожнюю болтовню. Существует две астрологии: ложная и подлинная. Первая пытается на основе даты рождения человека строить предвидение относительно его будущих деяний. Это ложное и еретическое учение, как тебе известно, запрещенное с незапамятных времен. Подлинная астрология изучает влияние звезд на природу в целях познания, а не предвидения. Тот факт, что светила влияют на земные дела, неоспорим. Сперва обратили внимание на связь приливов и отливов с луной, – продолжал рассказывать Робледа, счастливый возможностью блеснуть своими знаниями, – затем на связь металлов, залегающих в толще земли и потому недосягаемых для света и тепла, со звездами. Да и многое другое ad abundantiam [159] невозможно объяснить иначе, как вмешательством небесных тел. Даже такое скромное растение, как сердечная мята, согласно «De Divinatione» Цицерона, расцветает лишь в день зимнего солнцестояния, самого короткого в году. Метеорология также доказывает власть небесных светил над явлениями, происходящими на земле: восходы и закаты семи звезд, расположенных в созвездии Тельца, названном греками Хиады [160] , отмечены ливнями. О животных и говорить не приходится: всем известно – на восходе и на закате луны улитки, крабы и прочие гады теряют жизненную силу. Верно также и утверждение Кристофано: Гиппократ и прочие знаменитые врачеватели знали, что в течении болезни во время солнцестояния и равноденствия наблюдаются драматические периоды. Это подтверждено как святым Фомой, так и Аристотелем в «Метеорологиях», и многими другими философами

и мыслителями, среди которых Доменико Сото, Йавелла, Доменико Банес, Капреоло. Немало можно узнать, почерпнуть, читая мудрейший труд Джованни Баггисты Грассетти, вышедший несколько месяцев назад под названием «Астрология подлинная и ложная».

159

в изобилии (лат.)

160

Хиады (от греч. Huades – «нимфы, превратившиеся в звезды») – название семи звезд, образующих созвездие Тельца

– Но если, как вы говорите, подлинная астрология не противоречит христианскому вероучению, должна быть и христианская астрология?

– Так оно и есть, – отвечал Робледа, гордый своей ученостью. – Жаль, что у меня нет под рукой книги «Дополненный Христианский Зодиак, или двенадцать знаков Божественного Предопределения», выдержанной в нужном ключе, начисто лишенной еретических воззрений. Она написана моим собратом Иеремией Дрекселем и опубликована в этом городе около сорока лет назад. В ней дюжина знаков Зодиака были наконец заменены таким же количеством символов традиционно христианских: факел, череп, золотая дароносица Евхаристии, пустой алтарь, розовый куст, фиговое дерево, лист табака, кипарис, два древка, объединенных короной из оливковых ветвей, коромысло, якорь и цитра.

– Таковы знаки христианского Зодиака? – прикинулся я удивленным.

– Нет. Каждый из них – символ вечных ценностей веры. Факел – это внутренний свет бессмертной души, написано ведь: Lucerna pedibus meis verbum tuum et lumen semitis meis [161] ; череп – символ размышлений о смерти; золотая дароносица указует на частоту исповеди и причащения; алтарь… Смотри, у тебя что-то выпало.

Доставая из кармана четки, я обронил листья, найденные Угонио и Джакконио.

161

Псалтырь 118:105: «Слово Твое – светильник ноге моей и свет стезе моей» (лат.)

– Ах, да это так, – попытался я соврать. – Это… необычная пряность, мне ее предложили на рынке с площади Навоны несколько недель назад.

– Покажи-ка! – Робледа выхватил у меня один из листьев и стал вертеть его в руках. – Прелюбопытно, – проговорил он наконец. – Как только он здесь оказался, непонятно.

– А что в нем удивительного?

– Это растение не произрастает в Европе. Оно издалека, из Индии или Перу.

– А как оно называется?

– Мамакока.

Отец Робледа поведал мне захватывающую историю мамакоки, необычного растения, которое приобретет в нашей жизни большое значение в последующие дни.

Как только была завоевана Вест-Индия и дикари – последователи лжерелигий и любители богохульств подавлены, иезуиты-миссионеры взялись за святое дело евангелизации, обращения в истинное вероучение. Одновременно шло изучение бесчисленных разновидностей растений Нового Света. Оказалось, что там просто гибель новых видов. Если в старейшей «Медицинской науке» Диоскорида упоминается всего триста растений, то доктор Франсиско Эрнандес описал в семнадцати томах своей «Historia natural de las Indias» [162] три тысячи видов.

162

Натуральная история Индий (ucn.)

Тем не менее замечательные открытия таили в себе каверзы. Колонизаторы были неспособны распознать растения, обладающие наркотическими и ядовитыми свойствами, как и выявить целителей-колдунов из числа коренных жителей. Деревни прямо-таки кишели колдунами, способными, по их признаниям, вызывать духов умерших либо по корням и травам разгадывать будущее.

– Гляди-ка, прямо как астрологи! – воскликнул я, не теряя надежды понять связь листьев с событиями в «Оруженосце».

– Астрология здесь ни при чем, – заверил меня Робледа, обманув мои ожидания. – Я говорю о вещах более важных.