Imprimatur
Шрифт:
Послушать колдунов, так выходило, что каждое растение могло иметь двоякое назначение: для лечения и для того, чтобы узреть дьявола. Растений, используемых для второго, было в Вест-Индии в изобилии.
Коренные жители окрестили donanacal (вроде отец Робледа именно так произнес это экзотическое название) «чудесным грибом», вводящим в сношение с Сатаной. То же касалось и семян olluchi и еще одного гриба – peyote. Для того же, чтобы услышать лжепредсказания из Ада, колдуны пользовались растением pate.
Инквизиция взялась сжигать поля, на которых выращивались все эти растения и грибы, а время от времени еще и какого-нибудь колдуна в придачу. Но
– Дошло до того, что стали опасаться за целостность христианского вероучения! – страшным голосом прошептал Робледа и помахал у меня перед носом листочком мамакоки, словно предостерегая от Лукавого. – Из-за этих проклятых растений обращенные в новую религию, крещеные дикари святотатствовали, профанировали святые имена отцов церкви. Послушать иного, так святой Варфоломей для того только и отправился в Америку, чтобы открыть для нас эти растения, обладающие чудодейственной силой, а святой Фома – в Бразилию ради деревьев, чьи листья содержат смертельный яд, тогда как он превратил их в прекрасное лекарство. Обращенные в нашу веру туземцы принимали наркотики, а это запрещено Церковью. Словом, отсюда пошли новые ереси, опасные, непривычные для европейцев. Дошло даже до проповеди новых евангелий. – Голос Робледы пресекся. Он с отвращением отдал мне лист, словно тот был заразным. – Эти святотатственные евангелия утверждали, что Христос, повзрослев, был вынужден бежать, ибо дьяволы насели на него, пытаясь забрать его душу. Свят, свят, свят. – Робледа осенил себя крестным знамением. – И якобы на найдя сына дома, Мария взобралась на осла и отправилась на его поиски. Вскоре заблудилась и оказалась в лесу, где ощутила, что силы покидают ее. Иисус увидел это и пришел ей на помощь: благословил куст мамакоки, что рос неподалеку. Осла потянуло к кусту, он отказывался продолжать путь, и тогда Мария поняла, что куст этот благословлен для нее. Она пожевала листики, и жажда и голод отступили, усталость как рукой сняло. Она снова пустилась в путь и добралась до деревни, где ей предложили поесть. Она отвечала, что не голодна, и показала ветку мамакоки: «Посадите ее, она пустит корни, вырастет куст». Женщины послушались, и четыре дня спустя вырос куст с плодами. Из них извлекли семена. И теперь еще выращивают эту культуру.
– Но это же ужасно! Так осквернять имена Девы Марии и Христа, утверждать, что они питались растениями колдунов…
– Ты прав, это ужасно, – согласился Робледа, отирая пот с лица. – Но и это не все.
Запретных растений там была тьма тьмущая, так что колонизаторам (и в том числе иезуитам, – со смирением добавил Робледа) они уже стали застить свет. Да и как было безошибочно распознать все эти oliuchi, donanacal, peyote, cocoba, pate, cola, iopo, mate, guarana, mamacoca?
– Неужто мамакока употреблялась и во время молитвы?
– Нет, – слегка смешавшись, отвечал он. – Она служила в иных целях.
Листья этого безобидного на вид растения обладали поразительной силой прогонять усталость, избавлять от голода, веселить и вселять силу. Кроме того, как убедились иезуиты, мамакока унимала боль, благотворно действовала на кости, согревала и излечивала застарелые гноящиеся раны. И наконец, и это, возможно, главное, благодаря ей работники и рабы могли долгие часы трудиться, не уставая.
У завоевателей возникла мысль: лучше использовать бич, вместо того чтобы искоренять его. Мамакока позволяла туземцам переносить большие нагрузки, а миссиям иезуитов в Вест-Индии постоянно требовались рабочие руки.
С этого растения был снят запрет. Труд местных работников оплачивался пистьями мамакоки, имевшими для них большую цену, чем монеты, серебро либо золото. Духовенству было разрешено взимать десятину с этой культуры, в основе многих священнических и епископских рент – прибыли с продажи
– Но разве это не одно из орудий Дьявола? – опешив, поинтересовался я.
– Гм… в общем, – замялся Робледа, – обстановка была не из простых, требовалось выбрать: запретить или разрешить. В случае свободного хождения мамакоки появлялась возможность расширять миссионерскую деятельность, цивилизовывать другие народы и в конечном итоге все больше и больше душ наставлять на путь истинный.
Я потер листик и поднес к носу: ничего особенного.
– А как это могло попасть в Рим?
– Вероятнее всего, испанское судно доставило груз в Португалию, затем его переправили в Геную или Фландрию. Это все, что мне известно. Я узнал листья, поскольку один из моих собратьев показывал мне их, кроме того, я видел их изображения в посланиях миссионеров. Тот, кто тебе его дал, знает больше меня.
Я уже собрался попрощаться, как у меня возник еще один вопрос.
– Последний вопрос, святой отец. Как употребляется мамакока?
– Но, мой мальчик, надеюсь, ты не собираешься этого делать!
– Нет, святой отец, мне просто любопытно.
– Дикари ее пережевывают, смочив слюной и посыпав пеплом. Но возможно и как-то иначе.
По пути на кухню я заглянул к аббату Мелани, чтобы рассказать ему о том, что узнал от Робледы.
– Очень интересно, – задумчиво протянул он. – Даже если пока и неясно, куда это может нас завести. Надо подумать.
На кухне я застал Кристофано мятущимся по своему обыкновению между погребом и печами и готовящим разнообразные снадобья против чумы. Надо сказать, в последние дни его кипучая фармацевтическая деятельность шла по нарастающей: пытаясь спасти Бедфорда, он пустил в ход все. Я даже присутствовал при разграблении им закромов моего хозяина под предлогом того, что нечего добру понапрасну гнить. Утверждая, что скрывать вонь разлагающихся тушек дичи так, как это делает Пеллегрино, – значит наносить здоровью непоправимый вред, он завладел серыми куропатками, сизыми голубями, болотными куликами, кавказскими рябчиками и перепелами с одной-единственной целью – нафаршировать их вишнями из Дамаска и черными вишнями, поместить в мешок из белой холстины, положить оный под пресс, отжать и получить сироп, якобы необходимый для поправления здоровья горемычного Бедфорда. До этих пор все его попытки изготовить по-настоящему действенный remedium потерпели крах. А молодой организм Бедфорда устоял.
Кристофано известил меня, что прочие постояльцы пребывают в добром здравии, за исключением Доменико Стилоне Приазо и Помпео Дульчибени: у одного на губе выскочила лихорадка, а другого поразил почечуй, не иначе как из-за вымени. И от того, и от другого показано одно средство – едкий натр.
– Подавляет гнойники и язвы, подходит для лечения лишая и почечуя, – заявил он и повелел: – Recipe [163] крепкого уксуса.
Смешав уксус с кристалликами мышьяка, солями аммониака и хлорной ртутью, он растер все и довел до кипения.
163
Возьми (лат.) – слово из аптекарского лексикона
– Прекрасно. Теперь дождемся, когда испарится половина уксуса. Затем я поднимусь к Стилоне Приазо и попробую вывести этим его прыщи. А ты тем временем займись приготовлением обеда: я уже отобрал в погребе индюшек, которые сейчас как нельзя лучше подходят для питания наших пансионеров. Отвари их с корнями и подай к ним похлебку из тертой хлебной корки.
Я засучил рукава. Кристофано с натром отправился к Стилоне, а перед уходом наказал мне:
– Ты мне понадобишься, когда я пойду лечить Дульчибени. При раздаче пищи я тебе помогу, так ты не ухлопаешь уйму времени, а то, я смотрю, всех так и тянет заговорить тебя, – многозначительно закончил он.