Imprimatur

Мональди Рита

Боясь налететь на того, кого преследовали, мы замедлили шаг и стали прислушиваться. Журчание воды было единственным звуком, касавшимся нашего слуха. Порешили продолжать продвижение вперед.

Но тут Мелани споткнулся и упал, к счастью, ничего не повредив себе.

– К черту! Давай сюда твой проклятый фонарь!

Он сам его засветил, и тогда мы оторопело убедились в том, что в нескольких шагах от нас галерея заканчивалась, упершись в реку, текущую по перпендикулярной галерее, а Дульчибени исчез.

– С чего начнем? – спросил

меня аббат раздраженным голосом, когда мы, повернув обратно, пытались углядеть хоть какой-то логический порядок в последних событиях. Я вкратце подытожил, что мы уже знали.

Помпео Дульчибени частенько наведывался к Джованни Тиракорде, своему земляку, папскому врачу, и беседовал с ним о каких-то непонятных вещах, суть которых нам пока схватить не удавалось. Тиракорда упоминал о неких братьях, сестрах, фермах и произносил вообще нечто несусветное вроде «пришить типов».

Кроме того, Тиракорда лечил пациента, внушавшего ему тревогу, на чье скорое выздоровление он тем не менее надеялся.

Услышали мы и кое-что важное относительно самого Помпео Дульчибени: у него есть, или была, дочь по имени Мария, от рабыни, чьи следы он потерял: женщина была продана.

Дочь Помпео Дульчибени была похищена, как утверждал отец, неким Хьюгенсом, правой рукой Ферони (о чем-то мне это имя говорило!), принявшем участие в похищении. Дульчибени не смог им воспрепятствовать и не числил дочь среди живых.

– Вот, значит, к кому обращался бедолага во время своего монолога.

Аббат уже не слушал меня.

– Франческо Ферони, – шептал он. – Это имя мне знакомо. Он сколотил состояние, торгуя рабами в испанских колониях Нового Света, вернулся во Флоренцию, поступил на службу к великому герцогу Козимо.

– Работорговец!

– Да. И кажется, начисто лишен совести. Во Флоренции о нем сложилось прескверное мнение. Припоминаю одну забавную историю, связанную с его именем. Ферони из кожи вон лез, чтобы породниться с флорентийской знатью, но его дочь и наследница в буквальном смысле зачахла от любви к этому Хьюгенсу, – хохотнул Атто. – Хьюгенс же был доверенным лицом Ферони и вел от его имени самые хлопотные и деликатные дела.

– Что же с ним сталось? Ферони его прогнал?

– Напротив. Старик уже не мог и не хотел обойтись без его помощи. Хьюгенс продолжал работать на Ферони, который в лепешку разбивался, только чтоб исполнить все прихоти молодого человека. Дабы не допустить его до своей дочери, он поставлял ему всех женщин, которых тот возжелал. Даже самых дорогих.

– И как же все это закончилось?

– Не знаю, да это и не важно. Думаю, Хьюгенс и Ферони положили глаз на малышку Дульчибени. Бедное дитя! – вздохнул Атто.

«Дульчибени, и это самое поразительное из услышанного, состоял на службе Одескальки, папского семейства», – отметил я про себя.

– Теперь задавай вопросы, – разрешил Атто, догадываясь, что их у меня накопилось немало.

– Ну прежде всего какие такие услуги мог оказывать семье папы

Дульчибени? – спросил я, когда мы ступили в галерею D, взобравшись на небольшую ступень, образовавшуюся в результате перепада между двумя галереями.

– Тут несколько вариантов. Дульчибени назвался «торговцем», но, возможно, это не совсем точное слово. Торговец трудится на себя, тогда как у него был хозяин. Он мог состоять у них и секретарем, и счетоводом, и казначеем, и поверенным в делах, и стряпчим. Мог разъезжать по всей Европе с поручениями от их имени: десятилетиями они скупали и продавали зерно и ткани.

– Отец Робледа сказал, что Одескальки дают ссуды под проценты.

– Так у вас с ним и на эту тему был разговор? Неплохо, мой мальчик. Так оно и есть. Позже они оставили торговлю и целиком переключились на займы. Мне стало известно, что со временем они почти все вложили в покупку должностей и ценные бумаги.

– Сударь, а кто тот пациент, о котором они говорили?

– Это самый легкий из вопросов. Поразмысли: речь о пациенте, чья болезнь не подлежит огласке, при этом Тиракорда – врач понтифика.

– Господи Иисусе, никак это… Его Святейшество папа Иннокентий XI? – сглотнув слюну, осмелился предположить я.

– Думаю, да. Однако я был удивлен. Обычно, когда заболевает папа, весть об этом распространяется со скоростью молнии. Тиракорда же пытается держать ее в тайне. Очевидно, Ватикан опасается огласки: момент не слишком подходящий, неизвестно, чья возьмет в Вене. Если папа нездоров, одряхлел, в Риме могут вспыхнуть недовольство, беспорядки; турки от этого еще сильнее воспрянут духом, а христианские воины – наоборот. Тиракорда сказал, что здоровье папы не улучшается, так что придется прибегать даже к иным методам лечения. Оттого-то это и должно сохраняться в тайне.

– Но другу-то Тиракорда открылся, – заметил я.

– Видно, считает, что тот умеет хранить секреты. А к тому же Дульчибени, как и мы, в данный момент пленник, застрял в «Оруженосце» на время карантина. Ему и случайно-то не представится открыться кому-нибудь. Но есть кое-что еще.

– Что же?

– Дульчибени сопровождал Фуке. Теперь наведывается к папскому врачу, чтобы обсудить различные загадочные вещи: какие-то фермы, чьи-то братья и сестры, типы, которых надо пришить… Я бы дорого дал, чтобы узнать, о чем это они говорили.

На обратном пути нас ждала встреча с нашими проводниками – они копошились в «Архивах» под площадью Навона. Я обратил внимание, что вновь была возведена мерзкая пирамида из костей и черепов, на сей раз покруче и повыше. Они никак не приветствовали нас, занятые оживленной дискуссией, поводом для которой послужил некий предмет. Джакконио грубо вырвал его из рук Угонио и с подозрительно приторной улыбкой протянул Атто. Это были обрывки листьев какого-то растения.

– Что это? – воззрился на них Атто. – Не могу же я оплачивать тебе всю ту дрянь, что ты пытаешься мне всучить.