Имя для сына
Шрифт:
— Бардак! — Воронихин закрутил кран, вытер о плащ, мокрые руки и пошагал к машине.
После фурмы заехали в мастерскую и на ток. По дороге на ток навстречу попался ветхий дед. Опираясь на самодельный костыль, он нес сетку, в которой лежали булка хлеба и две бутылки пива, Воронихин остановил машину и открыл дверцу.
— Доброго здоровья, Савелий Игнатьевич!
Дед поднял сивую голову, прищурил выцветшие, блеклые глаза.
— Не признаю. Никак Ляксандр Григорьич?
— Он самый. Садись, до дому подвезу.
— Не, я уж так, пешочком. Пока до магазина сползаю да обратно — все время быстрей. Безработный
— А пивко-то потягиваешь?
Дед хитровато улыбнулся, показав отсутствие передких зубов.
— А чего не пить, его ить не жевать. И рассмеялся вместе с Воронихиным.
— Зубы-то надо вставить, Савелий Игнатьевич.
— В прошлом годе в Крутояровско ездил, а там очередь, сказывают, большая. Да и то правда — вставлять кому помоложе, а нам, старикам, на песочну гриву и так сойдет, без зубов.
— Нет, неправильно рассуждаешь, Савелий Игнатьевич. Я за тобой машину на следующей неделе пришлю, отвезут в больницу и там что надо сделают.
— Хлопоты лишние… ну уж раз так, — дед снова хитровато улыбнулся. — Я хоть свою старуху напоследок укушу. Спасибо на добром слове, Ляксандр Григорьич, дальше покандыляю. Мне-то нечего делать, только лясы точить, а у тебя забот под завязку. Езжай.
Улыбаясь, Воронихин закрыл дверцу, плавно тронул машину и быстро, уверенно выехал за деревню, на полевую дорогу. Она еще не пылила и, казалось, дышала свежестью, как дышали свежестью опушенные яркой листвой березы и матово чернеющие, только что засеянные поля. Воронихин быстро взглядывал на поля, на колки, на дороги и неторопливо, все еще улыбаясь после встречи со стариком, говорил:
— Вот на таких мужиках вся здешняя земля после войны и держалась. Я тут председательствовать начинал. Думалось, им век износу не будет. А вот гляди ж ты…
Андрей не узнавал Воронихина. После разговора с Савелием Игнатьевичем первый резко, прямо на глазах изменился. Обмякло лицо, потеплели глаза, а голос, обычно пружинистый и энергичный, зазвенел раздумчиво, с едва заметным дрожанием.
— А когда вы работали здесь?
— Давно, — протянул он, — а было мне чуть за двадцать. Теперь и не верится, что было…
Впереди, на поляне между двух колков, показался полевой стан. Воронихин переключил скорость и снова, без всякого перехода, стал прежним. И прежнему ему Андрей уже не осмелился задать вопрос, который так и вертелся на языке.
Машину первого уже засекли, и местное начальство было здесь в полном составе: директор совхоза, секретарь парткома и председатель профкома — тоненькая, миловидная женщина. Рядом с директором и секретарем парткома, мужиками кряжистыми, солидными, с заметно выступающими из одинаково широких коричневых пиджаков животами, она была похожа на стройную, трепетную ветелку между двумя мощными осокорями. За ними, густо дымя после обеда самокрутками, стояли механизаторы, сеяльщики, с любопытством поглядывали на приехавшего к ним первого секретаря.
Воронихин энергичным движением руки остановил директора совхоза — «извини» — и подошел к женщине, крепко, но осторожно пожал ее тоненькую руку, приветливо заглянул в лицо.
— Здравствуйте, Нина Александровна. Как осваиваетесь с работой?
Нина Александровна чуть смутилась.
— Особо гордиться пока нечем, Александр
— А первое место в районе? В этом и ваша заслуга, большая заслуга. Давайте и дальше в таком же духе.
Воронихин ласково пожал ей локоть, ободряюще кивнул и двинулся к механизаторам. Здоровался и каждого называл по имени-отчеству, у многих спрашивал про здоровье домашних и при этом жену и детей тоже называл по именам. Это нравилось. Не требовалось большой наблюдательности, чтобы заметить — механизаторы с удовольствием пожимали его крепкую руку, с радостью отвечали на вопросы, то и дело раздавался добродушный хохоток. В последнюю очередь, сухо и официально, первый поздоровался с директором совхоза и секретарем парткома. Те незаметно обменялись тревожными взглядами, догадались, что обнаружен какой-то непорядок, и скоро, вот только закончится торжественная минута, им придется за этот непорядок отчитываться. Но все произошло так быстро и незаметно, что никто, кроме них троих, ничего не понял.
Воронихин достал из машины папку и зачитал итоги районного соревнования.
— Друзья! — как всегда негромко, едва слышно, сказал он, сделав перед этим паузу, как будто хотел отделить свои слова от казенного вступления. — Первое место вы завоевали своим трудом вот на этих полях. Вы сделали все, чтобы осенью на них вырос хороший урожай. — Голос постепенно поднялся и зазвенел. — За ваш труд, за вашу совесть перед пашней низкий вам поклон. Земной поклон!
Воронихин неожиданно сделал шаг вперед и склонил голову.
Нет, что ни говори, а умел он удивить нестандартностью, умел сразу расположить людей к себе. И ведь сказал-то простые слова, а как глядели на него все, кто стоял сейчас на полевом стане!
— А теперь вас слушаю. — Воронихин вплотную подошел к механизаторам. — Давайте за жизнь — что кого тревожит.
Мужики смущенно переглянулись.
— Вроде все нормально. Только вот… мелочь, правда, неудобно.
— Мелочей в нашем деле, Василий, нет. Говори. Пожилой мужик с широким лицом сдвинул на лоб промасленную фуражку, поскреб затылок сильными короткими пальцами, оглянулся на товарищей, словно ища поддержки, и негромко начал:
— Папирос у нас нет, беда прямо. Махорку вот тянем. Курить оно, конечно, вредно, но если уж не отвык…
— Разрешите, Александр Григорьевич, несколько слов, — смущаясь, вмещалась Нина Александровна. — Тут речь не только о папиросах. Перед посевной я сама ездила в райпо, составляли график выезда автолавок. Ни одной не было за посевную! Ни у механизаторов, ни у животноводов. А на бумаге график, между прочим, выполняется. Ездят автолавки только в те хозяйства, которые поближе. Да в райцентре торгуют. А рейсы пишут на наш счет. Такое вот обслуживание. И с быткомбинатом то же самое.
— Понятно. — Воронихин ободряюще посмотрел на Нину Александровну. — Разберемся. В самое ближайшее время. Будьте спокойны. Еще вопросы есть? Нет?.. Андрей Егорович, тебе тут, видно, побеседовать надо, останься, а я пока с товарищами проеду и потом вас заберу.
Воронихин пригласил директора и парторга в свою машину. Вернулись они примерно через час. Директор и парторг были красными, как после бани. Воронихин им сухо кивнул, не вылезая из машины.
По дороге, очевидно помня о разговоре на полевом стане, Воронихин наставлял Андрея: