Имя на карте
Шрифт:
Спустя несколько минут старшина вновь появился, держа в руках какой-то документ.
– Вот грамота, полученная нашими предками очень давно, - сказал старшина, протягивая документ Головнину.
Командир "Дианы" взял его и пробежал глазами.
– Эта грамота, Андрей Феоктистович, - сказал он, обращаясь к Хлебникову, - выдана в прошлом столетии в том, что жители острова - подданные Российской империи.
– По всему видно, что они довольны этим обстоятельством, - заметил Хлебников.
– Радостно сие наблюдать, - сказал Головины.
– Надобно
Описание Курильской гряды между тем продолжалось с присущей Головкину энергией и целеустремленностью. В конечном счете исследователям удалось установить, что Курильских островов не двадцать один, как считалось прежде, а двадцать четыре и что многие из них называются иначе, чем было до сих пор известно.
Летом 1814 года Головнин возвратился в Петербург после семи лет отсутствия. А спустя три года ему было поручено возглавить кругосветную экспедицию на шлюпе "Камчатка", превосходившем "Диану" и по размерам и по численности экипажа.
Вновь достигнув полуострова Камчатка, Головнин занялся тем, что не успел сделать в первое плавание, - исследованием берегов Северо-Западной Америки, уделив значительное внимание Алеутским островам и Калифорнии.
Довелось ему посетить и Гавайские острова, которые в его времена были известны под именем Сандвичевых.
После возвращения из второго кругосветного плавания Головнин назначается помощником директора Морского корпуса, а спустя некоторое время - генерал-интендантом флота. Смерть настигла вице-адмирала Василия Михайловича Головнина в 1831 году, когда ему было пятьдесят пять лет.
Без преувеличения можно сказать, что этот военный моряк оставил заметный след как в истории русского морского флота, так и в истории исследования и освоения Земли.
Хорошо было сказано о Головнине на собрании Российского Географического общества в 1883 году: "Замечательная личность Головнина еще не оценена у нас по достоинству. Между своими современниками Василий Михайлович выдавался глубокими теоретическими и практическими сведениями, обширным разносторонним образованием, светлым умом и широким, можно сказать, государственным взглядом. Ко всему этому надо добавить, что Головнин был закаленный, суровый и, если позволительно так выразиться, "лихой моряк".
Поистине, эти слова могли бы быть высечены в качестве надгробной эпитафии этому выдающемуся человеку.
А вечными памятниками Василию Михайловичу Головнину стали названные в его честь бухта в заливе Норт-Саунд у берегов Северо-Западной Америки и пролив между островами Райкоку и Матуа в Курильской гряде.
Ледяной барьер
Ледяной
Было раннее утро августовского дня 1836 года.
Узкие улочки Гёттингена казались совершенно пустынными. Лишь изредка на них появлялись молочницы, везущие на тележках бидоны с молоком, да зеленщики, разносящие по домам овощи и фрукты.
Вильгельм Вебер, профессор физики Гёттингенского университета, степенно шел по центральной улице городка, направляясь к его окраине. Он был настолько погружен в свои мысли, что не обращал никакого внимания ни на ласкающие лучи солнца, ни на ликующие краски неба и деревьев, ни на случайных прохожих, попадающихся ему на пути.
Он двигался машинально, и ноги сами вели его к дому коллеги и друга Карла Фридриха Гаусса, с которым они в последнее время увлекались очень любопытной проблемой - земным магнетизмом.
Дойдя до конца улицы, Вебер свернул вправо, затем через некоторое время влево и замедлил шаги перед двухэтажным уютным на вид домиком с палисадником, Он отворил калитку и поднялся на крыльцо, где молоденькая горничная, выбивавшая половики, приветствовала его книксеном.
– Что, доктор уже проснулся, Гертруда?
– спросил Вебер, доставая из кармана жилета часы и щелкая крышкой.
– Герр доктор у себя в кабинете, герр профессор, - ответила, приседая, Гертруда, с почтением взирая на пришедшего.
– В таком случае я как раз вовремя, - заметил Вебер, облегченно вздыхая, и проследовал в дом, который был ему хорошо знаком.
– Вот и я, Карл!
– объявил он, входя в кабинет.
Хозяин кабинета в это время находился на одной из верхних ступенек лестницы, просматривая какой-то фолиант, взятый с книжной полки. Услышав знакомый голос, он живо воскликнул:
– Вы как всегда пунктуальны, Вильгельм! По вам можно проверять часы. Минуточку терпения, я сейчас к вам спущусь, только дочитаю страницу.
– Он быстро пробежал глазами несколько строчек, установил том на место и спустился с лестницы. Пожав на ходу руку Вебера, Гаусс увлек коллегу к письменному столу, заваленному книгами и листами рукописи.
– Сколько дней мы с вами не виделись?
– спросил он, приглашая Вебера сесть и сам усаживаясь в кресло с высокой спинкой.
– Неделю?
Вебер утвердительно кивнул головой.
– Так вот, Вильгельм, - не без гордости продолжал Гаусс, - кажется, я закончил.
– Он хлопнул ладонью по рукописи.
– Признаюсь, мне удалось преуспеть за эту неделю. Взгляните.
– И он подвинул листы рукописи к Веберу.
Тот схватил пачку листов, исписанных мелким, но довольно разборчивым почерком, и углубился в чтение.
Гаусс молча наблюдал за ним, сидя в кресле и положив ногу на ногу. Он испытывал естественное чувство удовлетворения, закончив наконец работу, составлявшую смысл его существования вот уже несколько лет.