Имя России. Сталин
Шрифт:
Чичерина надо оставить, даже если он будет работать по два часа.
22 марта 1929 года Чичерин пишет Сталину из-за границы:
«Когда я сейчас пишу вам, вспоминаю Ройземана (член Президиума ЦКК с 1924 года. — С. К.), Литвинова (будущий преемник Чичерина Меер Баллах. — С. К.), Мифа (деятель Коминтерна Фортус. — С. К.), у меня сразу обостряются боли. Если вместо хороших работников нам навяжут учеников Ломинадзе, Шацкина, Семёнова (заведующий издательством «Правда». — С.
И весь этот последний перечень относится к молодой гвардии троцкизма. В 1927 году выражался Чичерин и так: «Что же это делается! Проституированный Наркоминдел! Хулиганизированный Коминтерн! Зиновьевцы руководят делами». Это — взгляд на ситуацию изнутри глазами знающего человека. Не Сталин, а Троцкий, Зиновьев и их ярые приверженцы делали невозможными нормальные рабочие дискуссии о том, как лучше строить страну, а не ввергать её во внешние и внутренние авантюры.
И не жажда власти, не нетерпимость, а законное чувство занятого по горло практической работой человека заставляли Сталина писать Молотову в июле 1929 года:
«Статьи Стэна и Шацкина — это либо глупость редакции «Комсомольской правды», либо прямой вызов Центральному Комитету партии. Называть подчинение комсомольцев (а, значит, и членов партии) генеральной линии партии «службизмом» — значит, призывать к пересмотру генеральной линии партии, к расшатке железной дисциплины, к превращению партии в дискуссионный клуб. С этого начал свою «работу» Троцкий. От этой же печки танцевал Зиновьев. Этот же путь избрал себе Бухарин. На этот путь становится и группа Шацкина — Авербаха — Стэна — Ломинадзе. Пора призвать к порядку эту группу, сбивающуюся на путь мелкобуржуазного (троцкистского) радикализма, так как только таким образом можно будет выправить этих молодых товарищей и сохранить их для партии».
А вот письмо находящемуся в отпуске Молотову от 5 декабря 1929 года:
«Молотштейну привет! Какого чёрта забрался как медведь в берлогу и молчишь? У нас дела идут пока неплохо. Сегодня решили увеличить неприкосновенный фонд продовольственных до 120 миллионов пудов. Подымаем нормы снабжения в промышленных городах вроде Иваново-Вознесенска, Харькова и т. п. О наших внешних делах должно быть уже известно тебе. Дела с Китаем должны пойти. Видно здорово их попугали наши ребята из Дальневосточной (речь тут о конфликте на Китайской Восточной железной дороге, КВЖД. — С. К.). Только что получили от Чан Сюеляна телеграмму. Америку и Англию с Францией с их попыткой вмешательства довольно грубо отбрили. Мы не могли иначе поступить. Пусть знают большевиков. Думаю, китайские помещики тоже не забудут наших предметных уроков…»
Письмо человека — это его стиль, это сам человек. И человек, умевший писать такие письма, — хороший, духовно здоровый, энергичный, но очень занятой человек. Через три недели он пишет Молотову так:
«Привет Вячеславу! Я знаю, что в душе ругаешь меня за молчание. Нельзя отрицать, что имеешь на это полное право. Но войди в моё положение: перегружен до безобразия, спать некогда (буквально!)…»
И некогда
Читатель, я не боюсь сообщить тебе эти слова Сталина, потому что применять такой метод к тем, кто ходит «весёлыми ногами» в часы народных трудностей, — это и есть высший гуманизм настоящего народного политического вождя. Ведь у труженика возможности скупать и припрятывать просто нет. Он деньги тратит на жизнь.
Не так ли?
ПРИЧЁМ у Сталина всегда, всё время, которое он находился во главе государства, находилось время на всё… В том числе на литературу, театр, на искусство вообще и особенно на кинематограф.
Так, в том же 1929 году он просматривает программный для тогдашнего советского кинематографа фильм Эйзенштейна, Александрова и Тиссэ, вначале имевший название «Генеральная линия» и потом, по совету Сталина, названный скромнее —
«Старое и новое»… К слову, Сталин «переименовывал» фильмы неоднократно, и каждый раз — удачно, точно!
О «Старом» же и «новом» Григорий Александров вспоминал в 1939 году вот что:
«Как-то днём, когда Эйзенштейн и я проводили обычную лекцию со студентами ГИК, в аудиторию вбежал дежурный. Он сообщил, что нас спрашивает товарищ Сталин. Через мгновение мы были у телефона.
— Извините, что я оторвал вас от занятий, — сказал Иосиф Виссарионович. — Я бы хотел поговорить с вами, товарищи. Когда у вас есть свободное время? Вам удобно завтра в два часа дня?..»
Когда же назавтра режиссёры были в Кремле, Сталин сказал им:
— Вы — киноработники — даже сами не представляете, какое ответственное дело на вас возложено. Относитесь серьёзно к каждому поступку, к каждому слову вашего героя. Помните, что его будут судить миллионы людей. Нельзя выдумывать образы и события, сидя у себя в кабинете. Надо брать их из жизни — изучайте жизнь…
Под конец разговора Сталин предложил изменить финал и заметил: «Вам нужно поездить по Советскому Союзу, всё пересмотреть, осмыслить, сделать обо всём свои собственные выводы…»
Авторы фильма «Старое и новое» ездили по путёвке Сталина по стране два месяца, и Александров признавался, что, когда он через несколько месяцев делал в Берлине, Париже и Лондоне доклады о пятилетнем плане Советского Союза, он «реально представлял себе грандиозные результаты, проглядывавшие уже в контурах строительства нашей страны»…
Во время просмотра окончательного варианта ленты кто-то бросил реплику, что образы её недостаточно характерны… И Сталин на это возразил, что художник намечает типы и их образы не только простым перенесением их в своё произведение, но главным образом путём создания.
«Мог же Гоголь, — заметил Сталин, — создавать ставшие ныне классическими образы и типы — бровь, нос, походка, привычки одного, поступок или характерные внешние черты другого — и путём смешения этих черт, путём комбинации наиболее типических создавать свои ныне ставшие уже классическими образы…»