Имя - Война
Шрифт:
— Жихар — карту! — с места в карьер, потребовал мужчина.
Матвей табачным дымом подавился, Лена картошку из рук выронила, побледнела:
— Немцы?
— Быстро! Мы уходим, рядовой!
— Вот и идите, а он остается! — постановила Пелагея. Матвей суетясь кипу карт со стола взял, передал лейтенанту. Лена в сенки кинулась.
— Ты куда, оглашенная?! Не ходи! — крикнула женщина.
— Приглядите за ней, — бросил Николай и во двор с картами, запихивая их под гимнастерку. Время тратить, чтобы отбить у
Пелагея что было из пищи в первый попавшийся под руку мешок запихала, за ним выскочила, мужа в дом отталкивая:
— Сиди, сказала!
Бойцы уже построились.
— Цепью, огородами к лесу! — объявил Николай.
— Ну ты-то куда, дура! — гаркнула на Лену Пелагея, сунула Густолапову мешок с провизией и попыталась девушку задержать. Но та отмахнулась и за бойцами ринулась.
— Спасибо, хозяйка, — бросил Николай, глянул на мужчину, что за спиной женщины стоял и слов достойных для него не нашел. Молча ушел.
До леса лопухами и полем пара минут быстрым темпом, а там уже залегли. Солдаты смотрели, как немцы в деревню входят, Николай карты сортировал, выискивая обычную с планом местности. Саша на Антона смотрел, а тот на Лену, щерясь.
— С нами, значит?
Та бы ответила, да почудилось в голосе мужчины что-то противное и с толку сбило — промолчала. Дрозд Перемыста за ворот пиджака к себе подтянул, на ухо шепнул что-то и у того улыбочка мигом с губ слетела, взгляд растерянным и серьезным стал.
— Дурка, — бросил, но больше глаза о девушку не мозолил.
Николай карту наконец нашел, развернул, рассматривая, и губы поджал: до ближайшего населенного пункта киселя хлебать и хлебать. И дилемма — Пинск или Барановичи? Отряд на развилке в аккурат находится — что туда, что сюда — одинаково. Эх, знать бы еще, где регулярные части стоят, в каком из означенных на карте населенных пунктов.
А по деревне уже фрицы маршировали, в дома как к себе заходили. Жителей со дворов выгоняли к сельсовету. И тихо было, ни одного вскрика, слова — только гортанная речь да стрекот моторов мотоциклов.
Странно это.
— Не рано ли мы ушли? — протянул Васечкин.
— Если бы нас нашли, было бы плохо всей деревне, а так может обойтись. К чему жителей, не оказавших сопротивление давить, — сказал рядовой Полунин.
— Так-то оно так, за укрывательство сбежавших военнопленных понятно бузу бы устроили, только чего они всех к сельсовету сгоняют?
— Новый порядок, наверное, объявят, — предположил Иван Летунов.
— Угу, и декларацию о правах зачитают, — хмыкнул Саша и на друга прищурился. — Глянем, чего они там затеяли?
Николай оглядел местность: справа можно незаметно переместиться и оказаться на пригорке, откуда небольшая площадь перед сельсоветом, как раз как на ладони. Смысла в передислокации он не видел, но с другой стороны, отчего бы
Решено.
— По одному, вон на тот пригорок, — приказал. И перехватил Лену, что вперед солдат полезла:
— Какого ж ты?…
И смолк — взгляд у девушки тоскливый и сумрачный. Пенять бесполезно.
Подтолкнул за рядовым Лучинным, сам цепь замкнул.
На новом месте почти всю деревню видно.
— Как в кинотеатре, — сказал рядовой Голушко и брови кустистые на переносице свел, пытаясь услышать, что там офицерский чин балаболит.
Начищенный, аккуратненький, в блестящем плаще стоял тот, ноги расставив и руки за спиной сложив. Толпу сельчан рассматривал через пенсне. Бабы, дети, парни, старики жались друг к другу, окруженные фрицами, молчали.
— … доблестный, победоносный немецкий армий, — втирал крепыш переводчик, более блеклый, но не менее внушительный, чем стоящий рядом офицер. — Принес вам свобода! Вы есть немецкий подданный! Советский режим рухнуть!
— Эк его разбирает, — не сдержавшись, фыркнул Полунин.
— Тихо…
— … доблестный войска немецкий армий взяли Минск, Киев, Ригу, Ленинград, бомбить Москва и маршировать Красный площать! Сталин капут! Вы дольжен помогать нам, как мы есть ваш освободитель! Официры, коммунисты, красноармейци есть?!
Толпа молчала.
— Москву бомбили? — глаза Лучина стали огромными.
— Гомель, Минск их? — переглянулся с Густолаповым Полунин.
— Киев? — побледнел Голушко.
— Верьте больше! — шикнул на него Дроздов.
У Лены сердце сжалось — неужели правда? На Николая глянула — тот головой качнул: не правда. И поверилось, хоть и понимала — не может он знать.
— … Кто есть желать служить наш доблестный армий?! — разнеслось над деревней. И опять тишина.
— Ты! — ткнул пальцем в толпу немец. Автоматчики живо вытолкали к нему Жихара, отпихивая вцепившиеся в него руки сельчан. — Господин официр назначать тебя свой помощник! Ты отвечать за порядок в деревня перед немецкий власть!
Матвей мялся, косясь на жену в толпе, а та изваянием стояла, дочек обнимала — даже с пригорка видно было ее осанистую фигуру.
— Кто есть твой деревня коммунист?!
— Так никого, товарищ…
Хлесткая пощечина заставила его смолкнуть.
— Товарищ волк тебе Тамбов! Тут есть господа!
Матвей пролепетал что-то, склоняя голову.
— Надо было его грохнуть! — сжал кулак Гурьянов. — Дезертир — перебежчик!
— Помолчи ты, — шикнул Густолапов. — Не слышно же ничего!
Немец что-то втолковывал Жихару, поглядывая сверху вниз на согнутую голову, а в это время из-за избы слева показались фрицы. Они тащили перевязанного бойца, подпихивая его стволами винтовок. Следом вели фельдшерицу, растрепанную, испуганную.