Иначе жить не стоит. Часть третья
Шрифт:
Чубаков приподнялся и добродушно спросил:
— Кто же все-таки придумал эту новую технологию! Вы уж не скромничайте, назовите имена.
Исаев запнулся, покраснел и быстро сказал:
— Придумал коллектив. Сами коксовики придумали и сделали. Я уже называл фамилии: Федосов, Загребной, Демешко…
Громкий голос из рядов, где сидели коммунисты Коксохима, отчетливо добавил:
— Маркуша!
Исаев нахмурился и покраснел еще гуще. Среди коммунистов Коксохима поднялся шум, люди спорили и переругивались громким шепотом, некоторые таким же шепотом урезонивали спорящих.
— Кто?
Тот же голос уточнил:
— Инженер Маркуша, Сергей Петрович.
И тогда Исаев закричал, всем корпусом наваливаясь на трибуну:
— Провокация! Вылазка! — В его голосе появились визгливые нотки, лицо и шея налились кровью. — Стыдно, что у нас нашлись люди, способные прийти на городской актив устраивать провокации. Очевидно, тоже дружки-приятели! Да, я не назвал Маркушу. А с какой стати я выйду прославлять троцкистского последыша? Уместнее сказать о другом, товарищи. Здесь пытались защищать исключенного из партии Светова. А я скажу, что на этой их опытной станции явно засорены кадры, явно неблагополучно с руководством. Мы исключили Маркушу, изгнали с завода. А где он сейчас? Его пригрели Светов и Мордвинов! Да, да! Тут кто-то кричал: неправда! Бросал упрек целой партийной организации. Так пусть этот крикун скажет: может, и с Маркушей неправда? Может, он не у вас? Как видите, товарищи, бдительности у нас все еще не хватает!
Собрание тревожно гудело. Только поверили, что Светова зря обидели, вдруг новый поворот!
Чубаков вскочил, сел, снова вскочил. Глухим голосом сообщил, что приехавший из Москвы руководитель Углегаза товарищ Алымов давно просит слова. Пригласил Алымова на трибуну, а сам пересел с председательского места в сторонку, опустил голову на руки — в зале поняли, что собрание идет к концу, Чубак готовится заключать.
Алымов медленно, будто спотыкаясь, шел к трибуне. Взгромоздился на нее — и трибуна оказалась ему до пояса, длинная костлявая фигура долго покачивалась над нею, и все увидели, что москвич волнуется.
— Сейчас начнет гробить, — пересохшими губами прошептал Липатов.
Но Алымов вытянул руку, указывая в глубь зала:
— Вон там сидит приехавший со мною бывший красноармеец, член партии Иван Сидорчук! Именно он, он, наш скромный боец, поднял и заварил все дело подземной газификации угля!
Это было неожиданно, ново, любопытно. Лица оживились, с них сошло напряжение. Сотни рук аплодировали незнакомому Ивану Сидорчуку.
— Великий Ленин первым отметил громадную важность подземной газификации угля и завещал нам, строителям социализма, осуществить ее! Рядовой боец прочитал Ленина и понял. А некоторые ответственные люди не понимают — или не хотят понять?
Теперь Алымов гремел на весь зал.
— Вы должны узнать, товарищи, что новое дело с первых шагов встретило ожесточенное сопротивление, рождается в бешеной борьбе. Но что это доказывает? Только то, что дело действительно передовое, важное, коммунистическое!
Эта мысль всколыхнула коммунистов. Да, так и есть. Уж они-то, они-то знали, что новое рождается в борьбе!
— Нам трудно, — признавался Алымов. —
Липатов и Саша помертвели. Вот сейчас… сейчас и он обрушится…
Но Алымов громовым голосом обличал ныне обезвреженного Стадника, намекнул на то, что его хвостики еще действуют. А люди несведущие, равнодушные вместо помощи суют палки в колеса, травят поодиночке энтузиастов подземной газификации.
Липатов и Саша с изумлением, еще не веря неожиданной поддержке, ждали продолжения. Но Алымов запнулся, вытер платком вспотевший лоб. Рука его прыгала и никак не могла засунуть платок обратно в карман.
— Что ж, я скажу все, что думаю, — зажав платок в кулаке, срывающимся голосом сказал Алымов. — Товарищи! Я только сегодня приехал и не успел проверить, какие страшные преступления нашли у Светова. Но ведь он один из авторов лучшего проекта подземной газификации, которым вправе гордиться ваш Институт угля! В Москве он сидел без денег, потому что дирекция поскупилась продлить командировку, но работал Светов дни и ночи, завершая проект. А Мордвинов пожертвовал карьерой ученого ради новой идеи, где успех отнюдь не гарантирован!
Сонин, сидевший в президиуме, приподнялся с перекошенным лицом и крикнул задыхаясь:
— Но вы же сами!.. Мы же вас спрашивали!..
Алымов круто повернулся к нему:
— Никак директор института? Эх вы, руководитель! Мы к вам пришли поговорить, ведь проект ваш, институтский. А что мы услышали? Вы искали не поддержки проекту, а подкрепления в травле, которую повели против Светова! А приезжавший со мной Колокольников — заметьте, автор другого проекта! — ухватился за всю эту историю, чтоб загубить конкурентов! Вы и меня чуть не запутали, я же не специалист. Но душу партийную надолго не обманешь!
Снова аплодировал зал, хотя лица напряглись, посуровели: до чего же трудно разобраться, кто прав!
— Тут говорили о каком-то Маркуше, поступившем на опытную станцию, — пренебрежительно сказал Алымов. — Мы такого не утверждали — очевидно, мелкий технический служащий. Как у них с подбором кадров, не знаю, если есть ошибки, выправим. Но одно я уже понял: местные организации пока очень плохо помогают и кадрами, и жильем, и с дорогой от города к строительной площадке!
Клаша Весненок звонко крикнула с места:
— Комсомол поможет! Субботниками! Уже решили!
— Вот это хорошо! — Алымов вскинул руки ладонями вверх, будто поднимая над собой бесценный груз. — Вот она, товарищи, настоящая социалистическая помощь! Вот он, трудовой комсомольский Донбасс! — Он приложил руки к груди. — От всего сердца прошу вас всех, всех! Вместо вздорных придирок помогите нам покрепче, по-партийному, по-донбассовски!
И он спустился вниз навстречу улыбкам и дружеским обещаниям. Среди всей сложности политической борьбы, разоблачений, споров и мучительных размышлений самым отрадным и непреложным было созидание. И на любую созидательную задачу люди откликались всей душой. Руки, привыкшие к труду, были готовы подсобить во всяком добром начинании.