Иначе жить не стоит
Шрифт:
Посреди сарая выросло странное сооружение, похожее на печку-буржуйку.
Кусок угля — его тут называли «целик» — привезли с шахты. С шахты отец с Липатовым таскали и нужные инструменты. Палька проникал в кладовую, куда сложили лабораторное имущество, и под носом у Федосеича уносил оттуда и трубки, и реактивы, и даже стащил баллон сжатого воздуха. Цемент и кирпичи откуда-то раздобыл Никита. Проволоку разыскала у себя в компрессорной Катерина.
Кусок угля обложили кирпичами, обмотали проволокой и обмазали для герметичности глиной с цементом, предварительно просверлив
Вчера опыт провели. Сколько было подготовки и волнений! А получилось все очень просто. Электрической искрой разожгли внутри угольного целика горючее — щепки и паклю, смоченные керосином. Немного погодя Саша сказал, что «процесс» начался и нужно ждать. От нечего делать пробовали экзаменовать Никиту, но по поводу запятых, где они нужны, а где не нужны, вышел спор, так что Люба запротестовала:
— Вы мне Никиту с толку собьете!
Потом Липатов закурил и поднес спичку к газоотводной трубке — и на конце трубки вспыхнуло нежное голубое пламя. Все закричали «ура», Палька сунул в пламя конец проволоки, который быстро раскалился, — Люба не знала, проверяет он что-то или просто наслаждается тем, что вот — горит… Но тут раздался грохот, похожий на выстрел, голубое пламя сникло и погасло, а печка треснула и начала распадаться на части.
— Кузька, воды! — закричала Кузьминишна.
— Это очень интересно, — сказал Саша. — Показатель превосходный, верно, ребята?
Трое друзей, обжигая пальцы, долго копались в треснувшем куске угля, чему-то радовались и находили какие-то ошибки. Потом они гуськом прошли наверх, в комнатку Вовы, где теперь была у них «теоретическая часть», — там они искали решений в книгах и в собственных головах, отчаянно споря и куря так, что из окошка валил дым. Когда они впервые забрались туда, Кузьминишна проплакала половину ночи, а потом вспомнила, что хлопцы голодные, понесла им хлеба и неуверенно предложила согреть борщ, оставшийся от обеда. Три изобретателя закричали: «Вот это идея!» — и в два часа ночи уплели по тарелке борща, а затем снова спорили до зари…
Вчера после полуночи Саша спустился вниз поискать Любу — в последнее время никто в доме толком не спал, кроме Кузьмы Ивановича. Люба сидела на веранде и слушала, как Никита, чертыхаясь, уточнял правописание имен существительных в родительном падеже множественного числа.
— После шипящих, черт их подери, буква «мягкий знак» не пишется: нет рощ, нет дач. И после окончания «ен» с беглым «е» (вот еще какое — беглое!) тоже, к счастью, не пишется: песня — песен, бойня — боен.
— Исключения! — строго напомнила Люба и вскочила, увидав Сашу.
— Исключения составляют барышни, — ухмыляясь, ответил Никита. — Они с мягким знаком. Существа нежные.
— Повтори исключения на «мя», — приказала Люба и выскользнула вслед за Сашей в сад.
Он обнял ее, Люба прижалась щекой к его плечу и снизу вверх
— Любушка, тебе не надоело мучиться со мной? — услыхала она его шепот и быстро ответила:
— Нет! Нет! Только скажи сразу…
— Пласт загорелся и дал газ, процесс может идти в целике, понимаешь? Вот что мы доказали сегодня! Все остальное — дело расчета. Нужна серия опытов в лабораторных условиях, нужно разработать весь процесс и обосновать его теоретически… Повезти с собою протоколы испытаний, анализы газа…
— Ну? — поторопила Люба.
Саша крепче обнял ее и твердо сказал:
— Сегодня стало ясно, что подземная газификация возможна. И я не имею права бросить дело на полпути.
Вот оно, вот! Она смутно знала это с самых первых дней.
— Мне очень трудно, Любушка. И мне страшно, что тебе надоест и ты пошлешь меня к черту.
— Не пошлю.
Он целовал ее — словами не сказать было всего, что хотелось. Потом она спросила ровным голосом, как же будет с аспирантурой и на сколько придется задержаться.
— Недели на три, самое большое — месяц, — ответил Саша, и Люба поняла, что он уже все решил без нее.
Одна мелочная мысль крутилась в Любиной голове — девчата в поселке знают об ее отъезде, теперь они узнают, что свадьба отложена из-за какого-то опыта. Как они поймут это? Что будут болтать между собой?
— А ребята никак не могут… без тебя?
— Понимаешь, Любушка… все затянется. Есть вопросы, в которых я сильней. Так же как Палька и Липатов — в других. Бросить — измена.
Он произнес это слово жестко. Он все обдумал заранее.
— Только бы ты поняла и не сердилась…
— Я все понимаю, — сказала Люба и заглотнула слезы.
— Племя, бремя, темя, пламя, знамя… — бубнил Никита, сердито поглядывая в темноту сада, где скрылись влюбленные.
Они пришли побледневшие, торжественные. Уходя наверх, Саша задержал Любину руку и поцеловал ладонь.
— Давай суффиксы уменьшительно-ласкательные, — непримиримо потребовала Люба, заглядывая в учебник.
— Цыпочка, — буркнул Никита и зевнул. — Вот чертовня! — с ненавистью добавил он, но ответил и про суффиксы.
Это было вчера ночью. А сегодня утром Люба написала ту телеграмму. И когда Саша уезжал к Китаеву, пожелала удачи…
Еще один трамвай прикатил из города. Битком набитый людьми. Люди потекли струйками во все стороны. И опять — не те…
Катерина осторожно перебралась через лужу и остановилась рядом с Любой.
— Ну чего маешься? Придет твой Сашенька. Ты на себя погляди — какое у тебя лицо.
Люба не могла поглядеть на себя, но подбородок ее задрожал.
— Ох, Любка, и дурная же ты! — без всякого сочувствия сказала Катерина. — Не знаешь ты ничего. Ни счастья, ни горя.
— Я, кажется, никому не жалуюсь…
— Вот и я такая была, — продолжала Катерина, не глядя на подругу. — О себе думала, со своим самолюбием нянчилась. А человека не поняла. Чего он хотел — для меня делал, а не со мной. Не со мной! Не доверял моей дружбе… Задушила бы себя! — с ненавистью прошептала она. — Горло бы себе перегрызла!