Иная терра.Трилогия
Шрифт:
Отчасти он и сейчас ненавидел себя. Но не позволял себе об этом думать, не давал страху, ненависти, отвращению вырваться наружу. Он позволил себе прийти — и сегодня он не будет портить все им обоим.
Курьер прибыл ровно через десять минут. Катя притащила на кухню несколько контейнеров, разложила мясо и птицу по большим тарелкам, отдельно высыпала горку картошки. Забравшись с ногами в кресло, с улыбкой наблюдала, как он насыщается — быстро, но не торопливо. Потом наполнила глинтвейном две высоких стеклянных чашки.
Они
— Расскажи о себе что-нибудь, — тихо попросила Катя. — Нет, я понимаю, что ты весь — одна большая крылатая тайна, но хоть что-нибудь! Такое… повседневное, обычное.
«Повседневное — то, что делается каждый день. Что я могу рассказать тебе? Как просматриваю фотографии девушек, твоих ровесниц, которых я убил? Как изучаю информационную базу, решая, чью жизнь я сегодня прерву потому, что я решил, что кто-то того заслуживает? Как я просыпаюсь с первым ударом маятника, слушаю бой часов и напоминаю себе, кто я такой, для чего существую и что должен? Что рассказать тебе, ангел мой? То, что я не имею права даже приближаться к тебе?»
— Ты всегда такой голодный… почему? Не верю, что у тебя нет денег на еду.
— Во-первых, мне непросто зайти в ресторан или магазин и купить поесть, — с тихим смешком ответил Коста. Да, об этом можно рассказать. — Во-вторых, у меня очень быстрый метаболизм. Например, я не могу опьянеть — алкоголь выводится из организма быстрее, чем успевает подействовать. Я расходую огромное количество энергии, когда летаю или перестраиваю тело — ты видела размах моих крыльев, они способны поднимать меня в воздух, но пролететь сто метров для меня по расходу энергии примерно то же самое, что для человека — пробежать километр в полной выкладке.
— Но если ты не можешь сходить в магазин, то как и где ты ешь?
— Ты помнишь нашу первую встречу?
— Когда ты меня наглым образом споил? — Катя невинно улыбнулась, и Коста легко подавил поднявшее было голову чувство вины. — Помню, конечно. Погоди… У тебя не было крыльев!
— Были. Просто невидимые и неосязаемые. Это я тоже умею, но энергии тратится безумное количество. Ты просто не обратила внимания, сколько я тогда ел, пока мы сидели в ресторане. Особенно шоколад и орехи.
— Завтра же закажу на дом шоколад и орехи! Но погоди, это получается, ты тратишь энергию, чтобы сделать крылья, гм, невидимыми и неосязаемыми, чтобы пойти купить еду, чтобы восстановить энергию. Замкнутый круг?
— Смотря сколько покупать еды, — теперь он улыбнулся по-настоящему, а Катя рассмеялась.
— Представляю тебя, выходящего из магазина с бычьей тушей на плечах!
— Я покупаю готовое мясо в кулинарии. Не умею готовить.
— Хочешь, я тебя научу?
— У меня все равно нет
— Ммм… домашнее — вкуснее!
— Мне без разницы, какой вкус у энергии, — пожал плечами Коста. Поймал взгляд девушки и тут же поправился: — Но если приготовишь ты, это будет уже совсем другое. Не просто энергия.
Глинтвейн закончился, и они перебрались в спальню. Катя долго и тщательно расчесывала его длинные темные волосы, перебирала пряди, гладила перья… а потом все получилось само собой.
Они проникали друг в друга медленно и бережно, с каждым слитным движением все больше объединяясь. В каждом стоне, вздохе, жесте они становились единым и цельным, без единого изъяна и неправильности.
Коста впускал ее в себя так глубоко, так близко к сокровенному, как никого и никогда, Катя отдавала ему все самое себя без остатка — как никому и никогда. Слабый лунный свет скользил по ее молочно-белой весенней коже, и Коста видел в ней настоящего ангела в обрамлении его собственных белоперых крыльев.
— Останься здесь, со мной…
— Останусь.
— Не только сегодня. Оставайся и завтра, и послезавтра, и потом тоже…
— Нет.
Коста приподнялся на локте, заглянул в ее умоляющие глаза.
— Я не могу, не хочу, не буду рисковать тобой. Ты — единственное, что у меня есть. Единственное, что делает меня живым. Но у меня есть долг, и этот долг убьет тебя, если я буду слишком близко. Те, кто хочет до меня добраться, не остановятся ни перед чем. А я… я не смогу жить, если из-за меня погибнешь ты. Понимаешь?
— Да… теперь ты хотя бы не говоришь, что ты сам для меня опасен. Это уже хорошо.
— Но я сам тоже для тебя опасен, — он резко помрачнел, сел на постели, подогнув одну ногу под себя.
«Я никогда не должен об этом забывать. Никто не знает, когда и почему я могу сорваться».
— Не говори так. Вообще об этом не говори! — она приподнялась, протянула к нему руки, обняла. — Не надо… не хочу сегодня что-нибудь портить… лучше иди сюда…
Разве он мог сопротивляться?
Это было месяц назад. С тех пор Коста не видел Катю, не приближался к ее дому, старался даже не думать о ней. Она может просить его не говорить — но его молчание ничего не изменит. Что бы не сделал с ним Закон, как бы не изменил его природу, гарантий все равно не было. Коста еще помнил, как содрогается от ужаса податливое молодое тело, как красива стекающая тонкими ручейками по нежной девичьей коже алая кровь, как прекрасна и несравненна предсмертная дрожь, когда можно сцеловывать с опухших, искусанных губ последний вдох… Он помнил, и эта память заставляла его дрожать от ужаса при одной мысли о том, что он когда-нибудь не удержит себя и… нет, нет, НЕТ! Даже думать об этом — невыносимо.