Иная терра.Трилогия

Эльтеррус Иар

— Извини, но на данный момент у меня больше возможностей потакать своему эгоизму, чем тебе — своему, — Алик хитро улыбнулся. — Мне будет хуже, если тебя все-таки посадят за педофилию, и ты перегрызешь себе вены, чем тебе, если мне переломают пару ребер.

Возразить было нечего. То есть, было чего, но вот смысла возражать — не было. Алик принял решение.

— Встать, суд идет!

«Как же мне это уже надоело…»

Прокурор взялся за педофилию. Поставил под сомнение достоверность результатов экспертизы — «обвиняемый изучает психологию,

что могло помочь ему обойти тесты, также обвиняемый занимается боевыми искусствами, что могло позволить ему контролировать свое тело в достаточной степени, чтобы обмануть полиграф». В красках зачитал показания свидетельницы Анны Сухаревой, чье сердце «обливалось кровью при виде детишек, психику и судьбы которых искалечил этот зверь в человеческом облике».

Оказалось, что Сухарева так переживала за бедных детишек, что даже попала в больницу с сердечным приступом, и потому не может присутствовать на заседании. Однако в материалах дела есть подробный протокол ее допроса, с которым защита, конечно же, может ознакомиться.

Чем дальше, тем больше мрачнел Стас. И тем спокойнее становился Алик. Карикатур он в этот раз не рисовал.

— Благодарю вас, ваша честь, я закончил, — поклонился прокурор.

— Может, потребуешь переноса заседания до выздоровления свидетельницы? — шепотом поинтересовался Ветровский.

— Не, это лишнее. Мы сейчас будем бить их вшивых тузов козырями, — так же шепотом отозвался Алик, и громко сказал: — Защита вызывает свидетеля Веронику Никольскую.

На свидетельское место вышла тоненькая, изможденная женщина в истрепанной, ветхой, хоть и чистой одежде, принесла присягу.

— Ваше имя и место работы.

— Вероника Ивановна Никольская, сотрудник клининговой компании «Кристалл».

— У вас есть дети?

— Да, сын Андрей, ему девять лет.

— Где он проживал в течение последних двух лет? Если таковых мест было несколько, то перечислите их все.

— Первые полгода от этого срока — со мной. Потом, когда финансовая ситуация стала совсем невыносимой и мы лишились жилья, мне пришлось временно отдать его в детский дом номер три. На прошлой неделе я забрала его оттуда.

— Скажите, почему вы отдали ребенка в детский дом? Неужели там ему могло быть лучше, чем с матерью?

Глаза женщины наполнились слезами.

— Там он, по крайней мере, имел крышу над головой и горячую еду три раза в день.

— В детском доме? — Алик весьма правдоподобно изобразил удивление.

— В этом — да. После того, как шефство над этим детдомом взяла студенческая благотворительная организация «Серебряный ветер».

— Почему же вы забрали ребенка? Ваше положение настолько улучшилось, что вы можете обеспечить ему «крышу над головой и горячую еду три раза в день»?

— Мое положение и правда улучшилось, но не настолько. Ребенка я забрала, потому что завуч отстранила «Серебряный ветер».

— А почему это случилось?

— Потому что ее руководитель обвиняется в преступлениях…

—

Вам известно, что, согласно обвинению, ваш сын был среди тех детей, которые подверглись сексуальному насилию со стороны моего клиента?

— Да, я слышала эту ложь, — кивнула женщина.

— Протестую! — вскочил прокурор. — Оскорбление…

— Протест принят.

— Обвинение требует отстранения свидетеля.

— Протестую, это незаконно, — тут же возразил Алик. — Отстранение свидетеля после одного протеста со стороны обвинения возможно только…

Минут пять Стас наблюдал за пререканиями Гонорина с прокурором и судьей, и думал, что Алику надо бы перевестись на юридический. Или хотя бы получить второе образование. Если он за пару недель так сумел подготовиться…

Пререкание Алик выиграл.

— Продолжим. Впредь прошу вас выражаться корректнее.

— Да, конечно. Простите.

— Повторю вопрос: вам известно, что, согласно обвинению, ваш сын был среди тех детей, которые подверглись сексуальному насилию со стороны моего клиента?

— Да, известно.

— Вы говорили с сыном об этом?

— Да. Он утверждает, что ничего подобного не было. Он очень хорошо отзывается о Стасе, говорит, что его все любили, и он никогда никого не обижал. Я ходила с сыном к психологу и к детскому врачу — оба подтвердили, что ребенка никто не насиловал и не растлевал. Вот их заключения.

— Протестую, — прокурор скрипнул зубами. — Свидетельница…

— Свидетельница — мать. Согласно закону, мать ребенка, не достигшего четырнадцатилетнего возраста, имеет право замещать его в суде. Мы не имеем возможности пригласить детей, якобы подвергшихся насилию, в силу их возраста, но мать имеет право свидетельствовать за своего ребенка, — равнодушно оттарабанил Алик.

Стас мысленно аплодировал.

— Защита вызывает свидетеля Илону Самойлову.

Вышла та самая седовласая дама, что оба заседания сидела рядом с Женькой.

— Вы являетесь членом независимой палаты психологии и психиатрии, а также членом государственной ассоциации врачей, так?

— Да, я доктор психологических наук.

— Защита попросила вас провести независимое обследование детей — воспитанников детского дома номер три, в отношении которых, по заявлению обвинения, было совершено сексуальное насилие. Вы провели эту экспертизу?

— Да.

— Сообщите суду ее результаты.

Свидетельница разразилась длинной тирадой, из которой Стас понял от силы две трети, даром, что учился на психфаке. Судя по лицам судьи и прокурора, они поняли от силы одну шестую. В том числе — заключение.

— Таким образом, можно со стопроцентной уверенностью заявлять, что из обследованных детей лишь один подвергался каким-либо действиям сексуального характера… — она сделала паузу, Алик улыбнулся, глядя, как загорелись глаза прокурора. — Однако это произошло в раннем детстве, еще до попадания ребенка в детский дом. Кроме того, эти действия совершила женщина.