Иная терра.Трилогия

Эльтеррус Иар

Женя Алфеев перестарался, пытаясь оправдать Стаса в собственных глазах — он перестал верить себе самому, и теперь против собственной воли видел, насколько же шатки его аргументы в защиту друга. Инга Алфеева определила для себя все, что могла определить — но по давней своей привычке допускала, что просто не знает чего-то, что сможет все объяснить. Азамат Зулкарнов единственный из всех готов был озвучить вслух все претензии, но, уже делая шаг вперед и открывая рот, он ловил умоляющий взгляд Алика — и отступал. Виктор Галль, в течение двух лет лелеявший надежду на

возвращение Стаса, а потом всего за полтора месяца взрастивший обиду на отказавшегося от них командора, был полон решимости, ему нужен был только катализатор — но катализатора не было. Саша Годин, раз за разом сбиваясь, пытался четко определить состав преступления, учесть все обстоятельства — как смягчающие, так и отягчающие — и вынести справедливый приговор, но как только ему удавалось перейти к стадии этого самого вынесения приговора, как оказывалось, что он опять забыл что-то учесть. Саша Лозаченко, как и всегда, держалась в стороне — толком не зная подробностей произошедшего, она просто радовалась возвращению Стаса и так же просто обижалась на то, что его так долго не было — вне зависимости от того, были ли причины отсутствия молодого человека уважительными, или же нет. А Алик Гонорин…

Алик просто все заранее простил, ни на что не обижался, ничего не собирался высказывать, и от понимания этого в душе прочно поселилась обжигающая горечь вины. А еще был Гранд, и как раз с ним оказалось проще всего. Они встретились в тот же вечер, когда Ветровский приехал к Алику…

— Алькано, ты у себя? — спокойно спросил Алик, взглядом прося Стаса молчать. — Хорошо. Ты не мог бы спуститься ко мне? Нет, я еще в кабинете. Да, сейчас. Это важно, правда. Спасибо. Я жду.

— Ты уверен, что это хорошая идея? — тихо осведомился Ветровский.

— Я неплохо знаю твоего друга, и считаю, что могу с полным правом называть его и своим другом тоже, — с улыбкой ответил Гонорин. — Подготавливать его к встрече бессмысленно, оттягивать встречу — только подливать масла в огонь. Лучше так.

— Тебе виднее, — Стас склонил голову, стараясь не замечать, что Алик нахмурился при виде этого жеста.

Алик вообще очень нервно реагировал на каждую демонстрацию его, Аликова, превосходства. Оставшиеся до прихода Алькано минуты прошли в молчании.

— Звал? — просунулась в приоткрывшуюся дверь лохматая голова, вид которой мгновенно пробудил в памяти Стаса мгновения, которые он, казалось, давно уже забыл.

— Да. Хотел тебе кое-кого…

В этот момент Гранд увидел Ветровского. В его глазах отразились десятки самых противоречивых эмоций — от сумасшедшей радости до почти что ненависти — а потом испанец быстро пересек кабинет и остановился, не дойдя одного шага до потерянного несколько лет назад друга.

— Стек, — жестко произнес он, глядя ему прямо в глаза. — Ты вернулся.

Стас отвел взгляд.

— Да, — тихо ответил он. — Вернулся.

— Это хорошо, — хладнокровно сказал Гранд.

А потом ударил — коротко, без размаха, но сильно. Стас отшатнулся, машинально прижимая ладонь к разбитой губе, а Гранд отступил на шаг, окинул визави долгим

взглядом, резко развернулся на каблуках, и вышел.

— …показать, — договорил Алик вслед Алькано.

— Ты все еще считаешь, что это была хорошая идея?

— Да. Поверь, я его знаю, — по губам Гонорина вновь скользнула мягкая улыбка.

— В любом случае, он прав. Это еще самое меньшее, что я заслужил, — с горечью сказал Ветровский.

— Стас, я, конечно, не могу встать и дать тебе по морде с другой стороны, но зато я вполне в состоянии запустить в тебя, к примеру, прессом для бумаг. Я уже наслушался твоего «виноват, виноват, виноват», и больше не хочу. Ты вернулся — этого довольно.

Через несколько минут, вновь прошедших в лишь единожды нарушенной щелчком зажигалки тишине, дверь опять открылась.

Гранд быстро вошел, пинком закрыл дверь, поставил на стол бутылку водки и три стопки.

— Закуски не нашел, — как ни в чем не бывало, сказал он.

Ветровский, ни говоря ни слова — во-первых, от изумления, во-вторых, он все равно не знал, что можно было бы на такое сказать — полез в свой рюкзак за последним кольцом домашней колбасы.

Алькано наполнил стопки до краев, небрежно накромсал колбасу.

— С возвращением, — улыбаясь, сказал он.

Чокнулись, выпили, закусили.

— А теперь — рассказывай, — потребовал испанец.

И Стасу почему-то оказалось совсем нестрашно выполнить это пугавшее его еще несколько минут назад требование.

Да, с Грандом оказалось на удивление просто. И Ветровский прекрасно понимал, что с остальными ему так не повезет. Да и не заслужил он всего этого! Ни понимающей улыбки Алика, ни прощения орденцев, ни тем более — этого удара, снявшего с него большую часть вины перед Алькано.

Стасу до сих пор было интересно — понимал ли сам юный испанец, что он сделал? Имея право не простить, он имел право также и на месть. И он отомстил — съездил старому приятелю по физиономии, поставив тем самым жирный крест на всех обидах.

— Стас, мясо стынет! — окликнул его Алькано.

— Спасибо, — сказал Стас, машинально взял протянутый шампур, машинально же начал есть, не чувствуя вкуса.

Его план, выглядевший таким безупречным и идеальным еще пару часов назад, теперь казался глупым и смешным. Но за неимением другого…

Расправившись с шашлыком, Ветровский подошел к костру. Установил треногу, повесил над огнем наполненный вином котелок. Пока вино нагревалось, он нарезал яблоки и апельсины, вытащил из кармашка рюкзака приправы.

— Глинтвейн? — удивился Алик, подъезжая чуть ближе.

— Ага.

— Ты же вроде всегда был категорически против алкоголя на собраниях ордена, не считая символического бокала вина на человека в честь каких-нибудь особых событий?

— Во-первых, глинтвейн — это уже не совсем алкоголь. Да и холодно сегодня, никому не помешает согреться. А во-вторых… Алик, я, наверное, глупость делаю, но ничего умнее этой глупости мне в голову не лезет. А делать что-то надо. И пусть лучше будет глупость, чем ничего, — заключил он.