Индотитания
Шрифт:
Некоторое время они шли молча. Потом Ие надоело молчать, и она спросила:
— Так куда мы идем? Ты перебрался в другое стойбище?
— Нет, — ответил Аэк. — Мы идем к морю. Там нас ждет лодка.
— Мы поплывем по морю? — испугалась Ия.
– Да.
— Ты что?! Ведь по морю могут плавать только боги! Мы обязательно утонем!
— Не утонем.
Ия резко остановилась и закричала:
— Я не поплыву в лодке! Верни меня обратно!
Аэк обернулся и приказал:
— Ты будешь делать то, что я скажу.
— Нет!
Аэк вздохнул и влепил оплеуху. Голова Ии дернулась, глаза наполнились слезами, нос захлюпал,
— Ну, что стоишь, веди.
— Ох уж эти женщины, — удивился Аэк.
Он повернулся и пошел по тропе дальше. Ия, шмыгая носом, отправилась за ним.
На ночлег устроились под большим раскидистым буком. Аэк захотел было, чтобы Ия влезла на дерево, но посмотрел на ее живот и решил не заставлять ее карабкаться по ветвям. Он просто расстелил медвежью шкуру на земле, уложил в нее женщину и накрыл оставшейся половиной Пукового приданого. Шкура оказалась дырявой, но большой. Аэк поймал себя на мысли, что испытывает к Пуку благодарность за его жадность. Ему было совсем не жаль наконечника для копья, который он отдал за шкуру. Он знал, что сможет выковать таких наконечников сколько угодно за довольно короткое время. А вот шкура оказалась кстати. Аэк бы никогда не подумал, что женщине понадобится именно это. Но, глядя на уснувшую Ию, он испытывал глубокое чувство удовлетворения от того, что она спит в тепле и безопасности. Безопасность, кстати, зависела только от него, поэтому Аэк сел, прислонился спиной к стволу дерева, взял в руку нож и, прикрыв глаза, погрузился в легкую дрему.
Разбудил его неясный шум, долетавший откуда-то справа. Аэк тихо вскочил на ноги и замер. Ия безмятежно спала. В лесу блуждали багряно-желтые отблески костра и доносились звуки свирели, наигрывающей незатейливый, но щемящий душу мотив. Аэк, еще раз взглянув на спящую Ию, встал на ноги и прокрался к звукам веселья. По мере продвижения к огням шум становился сильней. Аэк раздвинул последние ветви и увидел большую поляну. Там веселились от души.
Вокруг костра плясали обнаженные нимфы. Сатиры стучали копытами и хлопали мохнатыми руками. В центре этого разгульного сборища восседал на камне полупьяный Дионис. Рядом с ним, на том же камне, расположился сатир с бритой рожей. Именно он и играл на свирели. Слева и справа от них, опустив свои лошадиные зады на землю, сидели два кентавра. В руках они держали кожаные фляги с вином и занимались тем, что периодически прикладывались к ним, не забывая при этом подливать в кружку Дионису. Сатир с бритой рожей, делая частые перерывы в игре, тоже хлебал неслабо, и, чем дольше он соседствовал с кентаврами, тем быстрее играла свирель. Прерываясь на несколько секунд для того чтобы сделать хороший глоток, бритый сатир все больше и больше ускорял темп музыки. Наконец, нимфы не выдержали и убежали. Сатиры подошли к кентаврам и принялись прикладываться к флягам по очереди. Бритый, отдохнув минуту, взял свирель в губы и затянул тихую прекрасную мелодию.
Аэк, озябший в ночном осеннем лесу, вдруг понял, что именно этой мелодии он ждал всю свою жизнь. Под звуки свирели хотелось подойти к спящей Ие и, не тревожа ее сон, просто лечь с ней рядом. Хотелось прижаться к ней и, мягко целуя ее в шею, шептать про то, что все невзгоды уже позади и впереди их ждут только светлые и теплые дни.
Он вспомнил, что сатира, который играл на свирели, звали Паном. Молва причисляла его к сыновьям Диониса. Но Прометей говорил, что это неправда, и Аэк верил ему. Хотя, если рассуждать здраво, зачем сатиру бриться?
Титан еще рассказывал, что от гуманоидов козлы не рождаются.
Он тихо отпустил ветви, которые сразу же сомкнулись перед его лицом, и начал пятиться назад, но чья-то нетвердая рука вдруг легла ему на плечо. Аэк замер.
Слева завоняло сивухой, и пьяный голос произнес:
— Вот ты мне и попался, орелик сизокрылый.
Аэк повернул голову на запах и увидел перед собой волосатую морду сатира. В отблесках костра было заметно, что на голове у козлоногого создания торчит всего один рог. Аэк догадался, что перед ним стоит, покачиваясь, тот самый сатир, которому он в свое время засветил камнем куда попало. Надо было что-то делать, но Аэк не знал, что именно. Поэтому он просто спросил:
— Ты как, зуб-то себе вставил?
Сатир надавил на плечо человека, развернул его и, глядя в глаза, заявил:
— Сейчас ты пойдефь со мной на поляну, и там мы спляфем как следует. Обещаю, что скуфно тебе не будет. Вот увидифь.
Он засмеялся, и из уголков его губ потекли слюни.
Аэк крепче сжал нож и решил вогнать его в живот сатиру. Это был единственный выход. В шуме, долетавшем с поляны, можно было скрыть любые посторонние звуки. Но неожиданно что-то мелькнуло в воздухе над головой козлоногого создания, раздался звон, и сатир рухнул человеку под ноги. Аэк поднял глаза и увидел перед собой Ию. В руках у нее был мешок.
Аэк вспомнил, что в мешке кроме куска вяленого мяса находился лемех для плуга. Ему тут же стало понятно, почему упал сатир. Ия судорожно начала говорить:
— Ты ушел, ты бросил меня. Я думала, что осталась одна в этом страшном ночном лесу, я проснулась, я взяла мешок и пошла на свет костра, и тут я увидела тебя и этого страшного. Он схватил тебя, и я…
Она разрыдалась.
Аэк переступил через лежавшего сатира и, обняв Ию, зашептал ей в ухо:
— Ну-ну, успокойся. Я никогда тебя не брошу. Запомни это. А теперь уходим. Быстро. Время терять нельзя.
Ия тут же успокоилась. Аэк взвалил мешок за спину и пошел искать тропинку. Ия, следуя за ним, спрашивала:
— А шкуру забирать не будем?
— Некогда, — отвечал он, пытаясь что-либо разглядеть под ногами.
— Зря. Хорошая шкура, теплая, — не унималась Ия.
— Ничего в ней хорошего нет, — говорил Аэк, осторожно пробираясь между кустами. — Дырки одни.
— Зато свое. Где еще такую достанешь?
— Я принесу тебе десяток подобных шкур. — Аэк наконец нашел тропинку.
— Вы, мужчины, всегда говорите неправду, — утвердительно сказала Ия. — Давай вернемся и заберем шкуру. Зачем добром разбрасываться?
— А если сатир уже очнулся?
— Вряд ли. Мешок был тяжелым. Я его еле подняла.
— А если все-таки он уже на ногах?
— Ну, дадим ему по башке тем же мешком еще раз.
— Какая ты смелая.
— Ну, я же теперь жена охотника. А охотники — самые смелые люди на свете.
Аэк резко остановился и обернулся. Шагавшая за ним следом Ия воткнулась своим круглым животом в него. Он взял ее за плечи и попытался заглянуть в глаза, но у него ничего не получилось, потому что блеклый свет луны не проникал через сомкнутые ветви деревьев. Тогда он просто нашел ее губы своими, поцеловал и тихо сказал: