Индульгенция 1. Без права выбора
Шрифт:
Очнулся я на местной губе, в которую меня закинули. Забегая вперед, скажу, что в ней я ночевал чаще, чем в казарме, потому как слыл бунтарем. И бунтовал против всего — против рыбы, когда хотел мяса; против мяса, потому что захотел рыбы. Против идиотских предметов типа философии или социальной политологии. И дрался, дрался, дрался. Постоянно, всегда.
Я был бунтарем — но идейным. И главной моей идеей был баланс силы магической и физической. Любое свободное время я проводил на полигоне. Не мог качать магию, но бегал, прыгал, отжимался, таскал тяжести. Проводил бесконечные спарринги со все тем же поручиком.
Поэтому вторым местом моего
Поручик, видимо поняв, что я из себя представляю, щедро делился со мной наукой выживать. Молодой пацан и статный воин часто спорили о тех или иных методах диверсионной деятельности, разбирая их на примерах истории. И уж эту науку я впитывал как губку, учась планировать, добавив в свои выходки еще один пункт — делать так, чтоб не поймали.
А потом, на третьем курсе, нас отправили на практику в сторону прусской границы в маленький город Дерб, где стоял наш такой же маленький гарнизон. И хоть время было неспокойное, именно это направление считалось безопасным.
Ах да, я ж еще не сказал — у нас тут вялотекущая война с Триединым союзом идет. Франки, бритонцы и прусаки объединились, чтобы захапать часть земель у северного соседа, то есть, у нас.
То они наступали — мы оборонялись. То мы наступали — они прятались в окопах. Уже лет двадцать топчемся на месте и обмениваемся гневными нотами. Но к решительным действиям ни одна из сторон не приступает, боясь развязать войну на уничтожение.
Мое отделение в составе десяти морд — шести парней и четырех девчонок с характерными позывными: Стерва, Тварь, Злюка и Мразь — все абсолютно заслуженные, — явилось пред светлы очи майора Левинского, мага третьей ступени и хорошего снабженца. Сидеть ему тут очень нравилось, контрабанда с обеих сторон цвела и пахла, регулярно принося ему хорошие барыши. А так как контролировали ее с обеих сторон важные шишки, то никакой войны, что могла помешать торговле, тут и в помине не было.
Я был назначен сержантом с позывным Садист и командиром этого отделения аккурат перед отправкой, после чего пришлось набить всем морды, включая бешеных баб, которым мое назначение не понравилось. Меня, если честно, опасались, особенно после того, как я поймал одного воришку, что пробрался ко мне в комнату, а потом чуть до смерти его не запытал, перед этим заткнув ему рот. Кусок чуть завывающего мяса отправили домой, а меня неделю продержали на губе, перед этим сломав почти все кости. Потом я вышел и выловил тех, кто мне их ломал, по одному и сделал с ними то же самое. Меня хотели даже исключить, но не срослось…
Ну да, я не делал скидку на пол и возраст, потому как в армии все равны и если уж показываешь зубы, то будь готова их лишиться, если оскалилась не на того.
Отделение это было собрано со всей школы и в него вошли самые конченые отморозки, среди которых я был первым среди равных. Нам даже оружие не рискнули дать, сказав, что получим его только по прибытии. А жаль — я лично хотел всадить пару очередей в жопы нескольких особо бесячих преподавателей.
Ну, и сразу по прибытию мы показали, что плевали на все показатели. Нам похер на все, мы хотим воевать. Дайте нам ружье, шашку, танк и два ящика водки! И мы этих прусаков нагнем в любую сторону.
Капитан, видимо уже предупрежденный о том счастье, что свалилось на его голову, быстро сплавил нас от греха подальше в крохотную деревушку Шпитцляуберг, где насчитывалось
Вылакав за день всю водку, мы, мучимые похмельем, пошли искать еще. В деревне не нашли, поэтому рванули гулять по окрестностям. Нюх у страдающего похмельем кадета развит чрезвычайно хорошо, поэтому мы через пару часов поисков наткнулись на странных людей, бредущих странной тропинкой. Говорили они не по-нашему, поэтому было принято решение бить врага.
И враг бежал, бросая пушки,
Под звонкий, русский мат…
Выпивку мы нашли, а еще взяли пленных, которых допросили с пристрастием — я мастерски умею загонять иголки под ногти, если кто не знал. Один из них оказался главным и поведал много интересного. Причем настолько интересного, что его сразу отправили в Дерб, откуда он на следующий день благополучно сбежал. Начальник же гарнизона сделал вид, что его вообще в глаза не видел. Запахло изменой.
Найдя телефон, я по экстренной связи связался с дворцом и рассказал все как есть. Через три дня сюда прибыла комиссия, которая принялась трясти всех, включая нас. Ну, они и попытались все это дело замять, выставив нас лжецами. Ясен пень, они ж не знали, кто я такой. А возглавлял комиссию как раз тот самый тип, что имел с этого хороший гешефт.
Седой генерал с напомаженными волосами орал как резаный и грозился всех нас расстрелять за вранье. Но наше дело было правое и мы стояли на своем. Тогда нас арестовали и уже совсем было приготовились шлепнуть, когда прибыла другая комиссия — более важная и решительная.
В ходе расследования к стенке поставили самого генерала и часть приехавших с ним. Полетели головы особо приближенных к кормушке. А нас решили вернуть с практики досрочно и даже наградить красивыми медальками.
Мой выпускной я запомнил плохо — нажрался так, что в глазах троилось. Очнулся в чужой комнате, голый, в обнимкой со Злюкой и Тварью. Пока приходил в себя, пришло экстренное сообщение — на кортеж императора совершено нападение, в результате которого сам император и его супруга были убиты.
Я моментально протрезвел, вскочил, быстро оделся и рванул на выход. До Москвы было лететь пару часов, за время которых я себе места не находил….
Брат обнаружился у себя — с красными от недосыпа глазами, он просто пялился в одну точку.
— Кто это сделал? — только и спросил я, а он кивнул на тонкую папку, лежащую на столе.
Что ж, оказалось, у нас появилась новая сила — анархисты, которым императорская семья стояла поперек горла. Три следующих года я искал их верхушку, просеивая каждый контакт.
Я познакомился с бандитами, контрабандистами, опустился на самое дно преступного мира. Раскопал такое, что после этого многие аристократические рода пошли бы под нож. Но не находил самого главного — тех, кто заказал смерть наших родителей.
Брат, надев корону, погрузился в политику, а я как цепной пес стал рвать всех, кто пытался ему мешать. За короткий срок у меня появилась репутация конченого отморозка, не имеющего тормозов. Пытошная стала моим вторым домом — допросы я проводил лично, получая мрачное удовольствие от воплей боли. И меня это устраивало — брат был чистым и правил мудро. А для плохих, грязных дел у него был я. Мы дополняли друг друга как день и ночь, как свет и тьма. Мы были настоящими братьями и родственные узы были в нас очень сильны. Я безгранично доверял ему, а он мне. Идеальная семья, но без родителей.