Индульгенция 3. Без права на смерть
Шрифт:
— Готовы? — спросил я, толкая пятками упершегося Пургена, который всем своим видом показывал, что не готов.
Даже его звериного мозга хватило понять, что идти туда, не знаю куда — затея очень хреновая и пахнет маринованной козлятиной. Но удар плашмя мечом по жопе сделал свое коварное дело. Козёл прыгнул от неожиданности вперед, и мы оказались внутри Пустоши. Ну, и следом за нами туда вошли духи. Эти, кстати, себя чувствовали вроде бы вполне себе комфортно. Впрочем… Я тоже никаких изменений пока не почувствовал. Ну, прошли и прошли. Лишь будто
Но никто не нападает, никто не пугает — все та же дорога, правда, намного лучше сохранившаяся, все те же деревья, да и небо такое же чистое. На смутное чувство тревоги я откровенно забил, потому как оно постоянно работало и успело порядком задолбать. Я и так понимаю, что нас тут не чаем с ватрушками встретят. А стол, если и накроют, то с нами в качестве главного блюда. Все, хватит думать — вперед!
Незаметно всё вокруг поменялось Воздух обволакивал нас густой пеленой, словно сам лес пытался задушить живое дыхание. Каждый вдох оставлял на губах привкус гниющих листьев и старой крови — запах, который я так и не смог определить, но который преследовал меня с тех пор, как мы пересекли границу чащи.
Деревья стояли плотным строем, их стволы, покрытые шрамами от древних молний, смыкались над головой в зловещий свод. Ветви скрипели, будто кости стариков, а между ними пробивался лунный свет, бледный и холодный, как лезвие ножа.
Мы шли молча. Даже Мавка, чьи язвительные шутки обычно разрывали тишину, теперь стиснула зубы, вглядываясь в сумрак. Ее пальцы нервно перебирали рукоять небольшого кинжала, висевшего на поясе, а глаза метались от одного черного провала между стволами к другому. Навка шла впереди, ее плащ сливался с тенями, только черные пряди волн, выбившиеся из-под капюшона, мерцали, как паутина в свете фонаря. Она не произнесла ни слова с тех пор, как мы вошли в лес, но я видел, как ее плечи напрягались при каждом шорохе.
Лес жил. Не так, как живут люди или звери — он дышал через поры земли, шептался листьями, наблюдал через пустые глазницы дуплистых деревьев. Иногда мне казалось, что за спиной что-то двигается в такт нашим шагам, но когда я оборачивался, там была лишь тьма, густая и непроглядная.
— Видар, — Навка остановилась так резко, что я едва не налетел на нее. Ее посох, украшенный рунами, которые теперь светились тусклым синим, упирался в корень, выпирающий из земли, как скрюченный палец. — Здесь что-то не так.
— Ты только сейчас заметила? — Мавка фыркнула, но голос ее дрогнул. Она присела, проводя ладонью по мху, покрывавшему землю. — Смотри.
Мох был мягким, почти бархатистым, но под пальцами светлого духа он вдруг сжался, будто живая плоть, и забился, словно сердце. Она отдернула руку, бледнея.
— Он… он двигается.
— Не трогай ничего, — прошептала Навка, и в ее голосе впервые зазвучал страх. — Этот лес помнит. Он чувствует.
Мы двинулись дальше, но теперь земля под ногами казалась чуждой, враждебной. Корни цеплялись за сапоги, ветви
Я чувствовал, как пот стекает по спине, как сердце колотится в такт какому-то древнему ритму, который пульсировал сквозь почву. Где-то вдали завыл ветер — долгий, протяжный стон, будто сама чаща оплакивала свою судьбу.
— Мы должны повернуть назад, — пробормотала Мавка, но тут же вскрикнула — позади нас что-то грохнуло.
Мы обернулись в унисон. Там, где только что был проход, теперь стояла стена из колючего кустарника, его ветви сплетались с нечеловеческой скоростью, шипы блестели, как клыки.
— Нас ведут, — сказала Навка тихо. Ее посох дрожал, руны вспыхнули ярче. — Лес не хочет нас отпускать.
Больше не было пути назад.
Время потеряло смысл. Часы слились в бесконечную череду шагов, сдавленного дыхания и взглядов, бросаемых через плечо. Луна, которая сначала висела над верхушками деревьев, исчезла — небо закрыла пелена черных туч, и лишь изредка багровые молнии разрывали тьму, освещая лес на миг кровавым светом. В эти мгновения я успевал заметить то, что заставляло кровь стынуть: силуэты, слишком высокие для человека, скользящие между стволами; тени, которые дышали; глаза, мерцающие в гуще, как угли.
— Они следят, — прошептал я, чувствуя, как горло сжимается.
— Кто? — Мавка облизала пересохшие губы.
— Те, кто здесь жил. Или… что здесь жило.
Навка не ответила. Она шла, уткнувшись взглядом в землю, шепча что-то под нос — заклинание, молитву или проклятие. Ее силуэт мерцал в темноте, будто она сама становилась частью этого проклятого места.
Пурген, двигаясь за ней, сильно нервничал, и мне постоянно приходилось контролировать его, чтобы не сбежал и не потерялся в этих колдовских дебрях.
И тогда лес начал меняться.
Сначала я подумал, что это игра моего уставшего разума — стволы стали тоньше, почти прозрачными, как дым. Воздух наполнился звоном, похожим на голос хрустальных колокольчиков, но в нем не было ни капли мелодичности — только ледяная, режущая слух вибрация. Земля под ногами дрогнула, и я едва удержался на ногах.
— Что происходит?! — Мавка схватила меня за рукав.
Навка вскрикнула. Перед нами, будто складки на ткани реальности, лес разорвался. Тишина.
Мы стояли на поляне, но такой, какой не должно было быть в этом лесу. Трава здесь была серебристой, каждый стебелек светился изнутри, как будто впитал лунный свет. Цветы, черные, с лепестками, острыми как бритвы, колыхались в незримом ветре. А в центре, будто сердце этого кошмара, стояла избушка.
Она была старой — настолько старой, что казалось, будто время сплело ее из теней и страхов. Бревна, почерневшие от непогоды и чего-то еще, скрипели, смещаясь под невидимой тяжестью. Окна, узкие, как щели, светились мертвенным зеленоватым сиянием. Этот свет не был ни огнем, ни магией — он пульсировал, словно живой, и в его глубине что-то шевелилось.