Инессе, или О том, как меня убивали
Шрифт:
– Как это анонимно? – почему-то вдруг спросила ты.
Я задумался: «действительно, как это?» – и понял, что не знаю. Но как в таком признаешься, стыдно ведь, что говоришь, чего сам не понимаешь. И я не признался.
– Они мне все, конечно, разное отвечали, – продолжил я, не отвлекаясь, – но я усреднил, математический аппарат, сама видела, во мне развит покамесь. И знаешь, к какой конкретной цифре привела меня статистика?
Я ждал ответа, но ты молчала, обреченно молчала, и я ответа не дождался.
– Два с половиной года. Да-да, в среднем женщина вдохновляет
– Ну и что же это означает в нашем случае? – перебила ты меня. – Ведь это означает, что у нас еще есть как минимум два с половиной года?
Вот он, женский ум, никогда мужскому его не перебороть, потому как мужской – он про примитивную логику, да и все, а женский – про многотысячелетнюю мудрость жизни. И всегда он за что-нибудь зацепится, и никогда не угадаешь заранее, за что именно, и потому всегда нам приходится в результате соглашаться, то есть признавать очередное неудачное поражение. Я же говорю, плохо у нас, у мужиков, ум к такой изнуряющей борьбе приспособлен. То есть приспособлен, но плохо. Вот и мне тогда пришлось соглашаться.
– Ага, – согласился я, но пока соглашался, все же поймал остаток мысли и тут же надстроил над ней: – Тут в чем дело? Тут глобально – людям надо изменить сам институт семейственности. Ведь что самое тяжелое в коммунной, семейной жизни? А? Ты знаешь?
Но ты не знала, ты молчала, да и откуда тебе было? Да и откуда мне было? Но я предположил:
– Развод. Очень тяжело, много случаев знаю, когда разводящиеся очень сильно переживают от предстоящей потери. Да и трагические случаи известны, как в жизни, так и в литературе. Анна Каренина – вот, кстати пример хороший.
– Они не были женаты, – мимоходом, скорее даже нехотя поправила меня ты, и я удивился: «Откуда она все это знает, читала, что ли?»
– Ну, это не важно, – отсек я у основания. – Важно, что расставание – процесс мучительный, да оно и понятно. А знаешь, почему?
Но и этого ты не знала, да и откуда тебе было? Да и откуда мне было? Но я как раз знал.
– Потому что когда люди женятся, они ведь на всю жизнь планируют, настраиваются психологически, понимаешь. А это ведь самое паскудное в жизни – настрой свой и убежденность на корню поломать. Вот и страдает народ. А потому все эти дозамужние договоренности, которые приводят к обманным ожиданиям и надеждам, надо пересмотреть. Знаешь как?
Видимо, я очень все же хотел завязать диалог, но он почему-то не завязывался. Возможно, ты просто не хотела диалога. Пришлось опять продолжить самому:
– Когда намылившиеся влюбленные решают окончательно спарить свои совместные жизни, они должны заранее договориться, что связывают их только на два с половиной года.
– Как так, хочешь – не хочешь? А если они все еще любят друг друга? – наконец отреагировала ты.
Видимо, все же затягивала тебя моя модель новых семейных отношений, затягивала она тебя в диалог, как в водоворот затягивала. И это было хорошо, так как шансы мои, что расстанемся мы скоро у станции метро «Измайловский парк», теперь повышались. Не навсегда расстанемся, но хотя бы на сегодня.
Ты пойми, Инесса, и не держи зла, не то что наскучила ты мне – не наскучила, и не то что пресытился я тобой – не пресытился, но были у меня другие дела на вечер, дела и планы. Например, пьянка-вечеринка со многими заждавшимися моими корешами, где тебе совершенно не нужно было присутствовать. Так как люди там для тебя собирались совершенно никчемные, да и темы поднимались неактуальные.
– А это неважно, – продолжал я раскручивать свою упругую модель, – ведь уговор был на два с половиной года – вот и выполняй уговор. Он ведь дороже этих… ну, которые у нас от получки до зарплаты. Да и не страдаешь ты совсем от разрыва, потому как психологически к нему готов, ведь с самого начала подготавливался. Короче, потом снова находишь кого-то, кто тебя вдохновляет, и снова ходишь вдохновленный два с половиной года, и так далее. Ну а если все же после нескольких таких периодов вдохновения все еще тянет тебя к кому-то из прошлого, так и быть, можешь вернуться, но только опять на два с половиной года.
Ты только представь, Инка, насколько было бы больше великолепных памятников зодчества и прочих художественных ценностей, если бы мы все веками вдохновленными ходили! Мы бы постоянно что-нибудь создавали от вдохновения. Представь себе только какого-нибудь Буонарроти, сколько бы он всего всякого наваял дополнительно! Или вот хотя бы возьми Алигьери, он ведь тоже небось не дал бы промаха.
– У него была Беатриче. Она его вдохновляла, – промолвила ты тихо, и я удивился, не предполагал я, что владеешь ты так свободно биографией почти забытого теперь Алигьери. А ты, оказывается, владела.
– Ну да, – согласился я, – конечно, Беатриче. А вот представь, создал бы все это Алигьери без Беатриче, если бы не стимулировала она его регулярно? Я вот полагаю, что не создал бы.
И сместилась у нас тогда, Инесса, беседа с временности и бренности любовных отношений, сместилась она у нас на Беатриче, а потом и на других женщин, а потом и на мужчин, оставивших о себе память в литературе, например, или еще какое наследие. Вот, например, Наполеон и Жозефина, тоже очень романтическая история, не говоря уже про Пушкина и Анну Керн. Впрочем, про Пушкина натяжка, конечно, выходит, потому как кто его только не вдохновлял, даже цыганка Аза. Что опять же в целом подтверждало мою общую теорию о необходимости двух-с-половиной-годичных ограничений.