Инессе, или О том, как меня убивали
Шрифт:
– Ну, – пообещал я.
Леха еще теснее сдвинул наши с ним ряды. Я хотел отстраниться, но понял, что надо именно так, тесно, потому как, видимо, действительно очень конфиденциально сейчас будет.
– Нас тут вызывали недавно. Всех нас, дарвинистов.
Я хотел спросить, «куда вызывали», но решил пока не спрашивать, чтобы не спугнуть лишним вопросом Лехину конфиденциальность. Впрочем, я и так догадывался, куда.
– Короче, вызвали и говорят, что это, мол, самое слабое место в нашей науке и есть. Прокол,
– В чем прокол? – все же не выдержал я.
– Эволюция остановилась. Уже как, считай, семьдесят лет остановилась. Процессы не завершаются. Начались они крепко, по отпечаткам наскальным это доказано. И развивались здорово, а вот заканчиваться не хотят. Остановилась эволюция. Вот такая вот, старик, трагедия у нас. Не слезет больше обезьяна с дерева, не получим мы новых приматов. Все, кончились приматы!
И жалко мне стало Леху, он чуть не плакал, покачивался весь, касаясь меня плечами. И чуть не плакал.
– Лех, – пожалел его я, – может быть, она дошла до вершины, может, ей дальше развиваться некуда.
– Кто? – не понял Леха и снова коснулся меня, и снова плечом.
– Эволюция. Может, она сама сэволюционировалась до предела, и больше некуда ей. Предел, понимаешь. Куда ей дальше? Ну сам посуди, ну как нас всех улучшить можно? Некуда ведь уже. А ту, из-за которой тебе сегодня чуть втык не дали, ну разве она улучшаема?
Мы оба задумались.
– Действительно, – согласился Леха. – Похоже, ты прав, старик. Насчет тебя не знаю, думаю, имеются еще у тебя резервы, но вот ее улучшить сложно. Если только от чувака ейного отобрать.
– То-то, – подтвердил я.
– Ты вот что, старик, позвони мне завтра. С утра. Очень рано не надо, не звони, лучше ближе к двенадцати. И напомни эту свою мысль, ну, что мы на вершине эволюции, что больше ей, горемыке, некуда. Хорошая мысль, зрелая. Я вообще считаю, и говорю это почти открыто, что нам в философской науке нужны люди с хорошо развитым математическим аппаратом. Но не слушают меня там, где я это говорю. Не хотят там вас брать в философию с вашим развитым математическим аппаратом.
– Ну, не так, что нас туда и тянет особенно. – Мне даже стало немного обидно. Всегда же обидно, когда кому-то не подходишь, когда кто-то от тебя отказывается пренебрежительно. Даже если этот кто-то сам тебе совершенно не подходит.
– Да ладно, чего там. Но ты позвони, напомни, мысль мощная, я из нее много чего выдоить смогу. Эволюция, может, и тормознула, подлая, но науку нашу, старик, никому остановить не удастся!
– Ну ты даешь, – согласился я с невольным уважением, – умеешь ты все же – жизнеутверждающе. Не зря вас учат там, где ты, как ты выразился, можешь говорить «почти открыто».
– Ну ладно, старик, позвони. А то я сам забуду, до утра-то. Счас сложно мне все это в памяти удержать, сам понимаешь, – сказал Леха и снова качнулся ко мне.
Я кивнул,
– Слышь, – вспомнил я заждавшийся вопрос, – а вызывали-то вас куда? Про остановку эволюции разъяснить.
– А, – протянул Леха, коснувшись меня вновь. – Нас, материалистов, порой вызывают на инструктаж. В главное материалистическое управление. Понял?
Мы еще постояли, помолчали, Леха докурил.
– Где тачка-то с бутылками? – вспомнил я.
– Да вот стоит.
– Вот с этого места, Инесса, можешь возвращаться в текущее повествование, если ты пропустила все же его философскую часть. А если пропустила – то и правильно сделала.
Но вот сюда возвращайся, так как важно это, где именно стояла Лехина тачка. А стоял она метров в тридцати от входа в подъезд. А может, и в сорока.
Важно же это потому, что все окрестное пространство вскоре перестанет быть просто обычным пространством, а разом окажется местом преступления. Потому как именно на этих тридцати-сорока метрах меня, вот прямо уже совсем скоро, будут убивать.
Мы подошли к Лехиной тачке, она была белесого цвета, и в ней на водительском сиденье сидела незнакомая нам фигура. Фигура выглядела мужской, и тем не менее, не знаю почему, она не внушила страха ни мне, ни Лехе.
А действительно, почему она не внушила страха, Инесса? Может, пьяны мы были с Лехой? То есть он-то точно был… Но вот я-то, я? Не был же я настолько пьян, да и глуп не был настолько, чтобы полностью потерять ориентацию и не объяснить себе здраво, что чужой человек в чужой машине – это неправильно и потенциально опасно. Даже не столько для машины, как для тех, кто попытается его оттуда извлечь.
Но говорю тебе, Инесса, что-то вступило в голову, и не растерялись мы с Лехой, а, наоборот, постояли даже немного, посмотрели на чувака на переднем сиденье. Причем Леха все опирался на меня периодически, в основном плечом, что означало, что покачивается он все еще.
– Ты уверен, что это твой агрегат? – спросил я на всякий случай.
– Ага, – согласился Леха, – точно, мой.
– Ну, чего делать будем? – снова спросил я, и снова на всякий случай.
– А давай мы его сами возьмем, – сказал Леха и как-то хохотнул фальцетом. Знаешь, Инесса, бывает такой визгливый хохоток.
И снова я себя не понимаю, что это за кураж нашел на меня, что за ухарство такое? И не против я ни куража, ни ухарства, ты же помнишь, Инка, но ведь задержание – дело, как мы теперь знаем, серьезное и специальной подготовки требует. А ее у меня не было, другая подготовка была, но вот опыта в задержании преступных элементов – не было. И вот почему я решил это новое дело осваивать именно сейчас, в общем-то не в самую подходящую ночь и не с самым подходящим Лехой? – не знаю. И никогда, видимо, уже не узнаю.