Инфо
Шрифт:
У Алексея даже получилось, на какой-то миг, отстраниться от самого себя. Под воздействием алкоголя с подозрительным привкусом химии, под давлением музыкальных басов на барабанные перепонки, под обаянием молодых юных горячих парней, которые кружили вокруг него – Леша расслабился и начал улыбаться.
Ему улыбались в ответ, шутили, кричали комплименты в самое ухо, пытаясь перекричать музыку, угощали напитками, норовили обнять и прижаться. Чужое тепло неприятно напоминало о событиях двухмесячной давности, об агрессивных ласках Игоря и о том, что произошло сразу за ними. Алексей
– Пойдем, подышим! – крикнул кто-то рядом (Леша не услышал, но успел прочесть по губам) и поволок его к выходу.
Ночь дышала бензиновыми парами, табаком и сыростью грязного снега. Алексей съежился от холода, предрекая себе неделю простуды и больного горла, но мысль о том, что нужно бы вернуться в клуб, не казалась пока стоящей внимания. Парень, вытащивший его на мороз (как его звали – Женя? Вася?), прикурил тонкую сигаретку, придерживая фильтр большим и указательным пальцами. Протянул пачку Алексею.
– Я не курю.
– Да лааадно, – протянул парень, глянув недоверчиво и малость снисходительно. – Что, папик не велит?
Алексей растерянно сморгнул, не вполне понимая, какого ответа от него ждут. И вытянул сигарету из пачки, решив, что проще подчиниться правилам игры, чем отстаивать свою позицию. В конце концов, это всего лишь ритуал. Да и сигареты оказались легкими, с, пожалуй, даже приятным вкусом, забивающим гадкие ощущения на языке после алкоголя. Он совсем не напоминал о горьком вкусе тех поцелуев.
– Вот так, – парень (кажется, все же Вася) протянул огонек зажигалки. – Первый раз в клубе?
Все-таки Леша поперхнулся, но сумел сдержать кашель где-то на уровне горла. Кивнул, наблюдая за тем, как дым растворяется в ночном сумраке.
– Ну и как тебе? – Вася приблизился плотнее, обволакивая собеседника запахами алкоголя, парфюма и, кажется, даже лака для волос.
Алексей заметил тонкую линию черной подводки на веках и комочки туши, почему-то это показалось ему смешным и по-детски наигранным. Он улыбнулся:
– Клево.
– Кле-е-во, – повторил за ним парень и облизнулся, щуря на Алексея блестящие глаза. – Клево – это хорошо. Я рад, что тебе нравится. Пошли? А то чет холодно тут…
Он щелчком отправил окурок в ноздреватый сугроб, демонстративно игнорируя стоящую рядом мусорку, и потянул Лешу обратно – в пестроту и шум клуба. Тот еле успел затушить свою сигарету.
Едва они прошли коридор, как Вася (а может, все-таки Женя?) резко свернул, не отпуская Алексея и вынуждая его последовать за собой. Леша малость растерялся, но спросить ничего не успел – перед ним открылась дверь туалетной комнаты.
Он отметил геометрический рисунок черно-золотой плитки на стенах и исписанные губной помадой зеркала над округлыми раковинами – больше ничего не успел, потому что Вася заполнил собой все пространство вокруг, а его влажный жадный рот впечатался поцелуем в губы. Алексей оторопел всего на мгновение, которым парень не преминул воспользоваться – неожиданно сильные
– Па… подо…
Нет-нет, только не снова! Только не новая боль и унижение. Понадобилось несколько отчаянно-глубоких вдохов, чтобы тело перестало каменеть под чужими ладонями.
– Ты красивый, – выдохнул парень, на миг прерываясь.
– Спа… – новый поцелуй своровал у Леши дыхание.
А дальше Алексей вдруг оказался в кабинке, а Вася все еще рядом, но уже на корточках. И его губы по-прежнему целовали, но уже много ниже и (ох!) глу-у-убже. Так, что у Леши перехватывало дыхание и слабели колени, и кровь стучала в висках, и переносицу сводило от прилива крови. А мысли путались и скакали солнечными зайчиками по брызгам бурной реки. Только одна мысль дрожала на поверхности.
Одна ехидная, словно чужая, мысль: Леша-Леша, ты ли это – хороший мальчик, отличник в школе, прилежный студент без единого нарекания, гордость родителей – ты ли это? И Алексей уже почти готов был смутиться, попытаться высвободиться, сбежать и стереть из памяти эти сладко-стыдные кадры новой биографии.
Биографии, в которой Лешу не наказывают за чужую глупую шутку. В которой можно признаться самому себе во всем, даже в самом постыдном. В том – что одного короткого прикосновения Игоря тогда хватило для разрядки. В которой снова можно натянуть на себя тонкий нейлон и не вздрагивать по ночам от абсурдного страха, что родители подслушают мысли и все узнают. В той, в которой мама не раздевает тебя догола прежде, чем вызвать скорую, не стирает помаду дрожащей рукой…
В этот самый миг, Вася-Женя добился поставленной цели. Сглотнул и облизнулся, любуясь снизу горячим румянцем на щеках красивого и пока еще робкого юноши.
Леша-Леша, что же скажет мама?
– А соседи наши, Васютины, помнишь – те, что справа жили, у них дверь еще такая зеленая… съехали они. Да. Домик где-то в деревне купили. Папа говорит – выпишут тебя, мы тоже на природу уедем. Там спокойней…
Мама все говорила, уже порядка двадцати минут продолжался ее сбивчивый монолог. Она бросала на Алексея короткие взгляды, надеясь, что он посмотрит в ответ. Но он смотрел на бутылку воды, почти поверив, что, если подождать еще немного, если поднапрячься – вода станет буквами, словами и формулой. И тогда их можно будет попытаться передвинуть или изменить, притянуть ближе к себе по странному, полному информации пространству.
Он почти видел, как мамины слова формировались внутри нее и вытекали наружу, обтекая его, словно медленная вода. Но этой водой не напиться и не смыть всего того, что говорила эта добрая, но напуганная женщина раньше. Раньше, когда она плакала в кабинете психиатра и уговаривала Алексея подписать бумаги о согласии на госпитализацию.
Бутылка с глухим стуком опрокинулась, керамическая кружка упала и разбилась. Мама вздрогнула и охнула, судорожно сжимая ладони. Леша тоже вздрогнул и почувствовал, как его обессиленное тело медленно стекает на ковер комнаты для посещений.