Ингвар и Ольха

Никитин Юрий Александрович

И что же? Ему, как Вещему, зримо, как эти свирепые норманны, уже став французами, забыв родной язык и разговаривая только на французском, через поколения вторгнутся через Ла-Манш в Британию, разобьют, победят, захватят, заставят склониться… Более того, захватив всю Британию, сами станут королями, от них пойдет новая династия. Но и они через поколения растворятся среди местных саксов, забудут уже и французский язык, примут новые имена и новый для них язык… Уже англицкий! Так стоит ли, глядя на то, что творится на свете, ополчаться на пришлых русов? Они уже – стоит посмотреть хотя бы на Ингвара и Ольху! – растворяются среди

славян. Только и того, что имя останется, как у болгар, к примеру. А то и того не останется, как случилось с троянцами, что во главе с великим героем Энеем высадились на берегу Тибра, победили латинян, основали династию, но даже имени их там не осталось!

Но зримо только ему, который прозревает внутренним взором грядущее. Остальной народ не зрит дальше своего носа. Ослеплен ненавистью к русам. Неважно, что те принесли мир и спокойствие в здешние земли. Увы, люди живут не умом, а чувствами. А чувства сильнее, чем самый мощный ум. Любой ум в услужении чувств, он выполняет их повеления, даже самые дикие и неразумные!

Как поступить? А поступить надо как-то необычно. Иначе славянские племена не успокоятся, пока и русов, как раньше варягов, не изгонят из своих земель. Сами изойдут кровью, половину народа покладут под дерновое одеяльце, жен и детей заморят или продадут в рабство, но сбросят русов в их северное море!

Ольха придержала коня, подождала, пока приблизится Асмунд. Поехали рядом, впереди маячили спины великого князя, Ингвара и Рудого. Воеводы, редкие богатыри даже среди русов, рядом с великим князем выглядели мальчиками. Но их спины были гордо выпрямлены, а великий князь горбился, словно держал на плечах незримую тяжесть.

Ольха кивнула в его сторону:

– Я слышала, как он сумел. Но это просто чудо! Ловить стрелы на лету… я о таком даже не слыхивала.

– Он умеет многое, – ответил Асмунд.

Их кони шли легким шагом. Копыта почти не стучали по земле. Ольха сказала, понизив голос:

– Но пробить дерево в пять обхватов… разве не чудо?

Асмунд странно посмотрел на нее, вздохнул:

– Олег сам был величайшим воином. Я сам видел, как он прошел в неприступную крепость, где выкрал карты, подслушал все секреты, зарезал старшего воеводу, заглянул в спальню к женам местного князя… гм… ну, это не главный подвиг, хотя, по чести сказать, жен было семеро, а за дверью то и дело топала сапожищами стража.

Ольха сказала с неприязнью:

– Крепость охраняла коза на веревке?

Асмунд сказал очень серьезно:

– Я с ним дошел до ворот, где он меня и оставил. Ворота были открыты и ночью, но под аркой ворот полыхал костер, на котором жарили здоровенного оленя. Костер освещал вокруг саженей на десяток, а вокруг костра сидели двенадцать стражей! Плечо к плечу, спинами подпирали стены. Пройти в крепость можно было только на виду у всех, да и то оттаптывая им ноги!

Конь его фыркнул, рванулся вперед, пытаясь догнать трех передних всадников. Ольха непроизвольно заторопила свою чудо-лошадь, догнала, выпалила:

– И что он сделал?

– Кто? – не понял Асмунд. Оглянулся, просветлел лицом. – А, ты об Олеге… Хочешь узнать воинские трюки русов, дабы повернуть против них же? Ха-ха… Вряд ли кто-то сумеет повторить. А как, по-твоему, что он сделал?

– Напал с мечом в руках, – предположила Ольха насмешливо.

– Он мог

бы, – ответил Асмунд серьезно, – и победил бы. Он великий воин! Но он еще и Вещий… Потому достал из-за пазухи гусиное яйцо, пахло гадостно, будто протухла дохлая жаба. Пока я воротил нос, он из темноты швырнул яйцо. По большой дуге, чтобы упало в костер сверху. Я только-только подумал, что от великого ума князь рехнулся, но вдруг в костре как будто молния полыхнула! Даже у меня красные мухи перед глазами замелькали, а стражи и вовсе ослепли. Да еще и угли разметало: кому на ноги, кому… выше. Вскакивали, ругались, кричали, что Змей харканул в костер со всей дури. А Олег тем временем неспешно протолкался среди них на ту сторону костра, кого пихнул, кому ноги оттоптал, еще и мне рукой помахал! У меня хоть мухи и плясали перед глазами, но его я узрел… А когда стражи протерли глаза, то костер уже горит, как и горел, олень жарится, аж потрескивает. Ну, успокоились, снова сели, кости бросают, мясо ждут.

Он замолчал. Ольха видела, что к рассказу Асмунда прислушиваются и дружинники. Ольха, чувствуя потребность нарушить тишину, спросила задиристо:

– А как воротился назад?

– Не знаю, – ответил Асмунд простодушно. – Я не слышал, чтобы травинка шелохнулась, но вдруг кто-то вот так меня по плечу… Как большой сом, с телегу, плавником! У меня душа, признаюсь, стала меньше, чем у комара. Забилась куда-то под стельку, даже нос спрятала. Чего только не передумал, пока поворачивался! А он стоит и зубы скалит. Весело ему, змею подколодному.

Дружинники захохотали. Солнце вынырнуло из-за тучи, и далеко впереди внезапно поднялся сказочный город. Ольха задержала дыхание, покосилась по сторонам. Русы скачут, переговариваются, на город почти не смотрят. Скоты, для них этот чудо-град есть нечто привычное. Не удивляются, не замирают в восторге.

«Но что ждет меня?» – подумала она смятенно. Возвращаются в Киев, не в терем-крепость Ингвара!

Глава 40

Павка умчался вперед, и когда все подъехали к воротам княжеского терема, по двору уже носилась челядь, на кухне разжигали печи, в кузнице засопели мехи, из щелей потянулись дымки. Коней надо перековать, поправить сбрую. Отроки расхватали под уздцы коней.

Ингвар протянул руку Ольхе, но та соскочила на землю сама. Кобыла недоверчиво обнюхала ее шею. Дыхание было теплое, чистое, а губы мягкие, нежные. Асмунд на этот раз покинул седло тяжело, покряхтывал, морщился:

– Заговор вырвали с корнем! Но не зреет ли другой?

– Понятно, зреет, – отозвался Рудый. – И не один. Как яблочки наливные поспевают!

Они повернулись к великому князю. Тот уже ступил на крыльцо. Рудый сказал с надеждой:

– Тому, кто деревья насквозь, как тряпье, бьет, тому судьба на сто лет вперед ведома! Аль не так, Вещий?

Олег оглянулся, глаза были невеселые. Ольха ощутила горячее сочувствие к этому странному человеку.

– Судьба? – усмехнулся он горько. – Хотел бы я, чтобы судьба в самом деле правила! Чтобы у каждого была своя дорога, предначертанная свыше… И чтобы ее при известных ухищрениях можно было увидеть с помощью гороскопов, линий на руке.

Он постоял на крыльце, опершись на перила. Суета во дворе нарастала, ключари побежали отворять подвалы.

– А ты… не можешь? – спросил Рудый недоверчиво.