Ингвар и Ольха
Шрифт:
– Князь? – удивился войт. – Да рази с кем воюем?
– Прости, – сказал Ингвар.
Все ясно, сказал себе тревожно. Здесь князя выбирают только в случае войны. Это еще хуже, ибо так заведено не в племенах, даже больших и сильных, а в объединении племен. Пусть даже самых крохотных. Власть не наследуется. Князя захватишь в плен, пусть переловишь даже весь род, тут же изберут другого.
– Сколько вас? – спросил он.
– Нас? – переспросил войт. – Гм… ну, сколько капель воды в болоте.
Сколько жаб, подумал Ингвар
– Я говорю о племенах.
– А… восемнадцать.
– Ваше не самое главное?
Он надеялся, что войт обидится, они-де самые-самые, что даст повод пройтись по их мелкости, но войт, показывая, что уже вышел из детски драчливого возраста, оскалил зубы в понимающей усмешке:
– А здесь даже не племя. Тут всего один род. Малый такой род из малого племени. Мы могем выставить к вечеру не больше пяти сотен ратников. Правда, к утру уже наберем тыщи три… А дня за два и восемь наскребем.
Ингвар ощутил недобрый холодок. С дрягвой Олегу придется повозиться. Приступом их не взять – сверху будут бить бредущих по горло в воде, измором тоже трудно – рыбу прямо под домами ловят, да и всего войска русов не хватит окружить такие исполинские болота. Разве что зимой пройти по замерзшему льду?
Войт звучно хлопнул в ладони. Раздался смачный шлепок, словно ударил одной мокрой деревяшкой о другую. Ингвару даже почудилось, что брызнула мутная болотная вода.
Глава 11
В дверях, шаркая подошвами, появились отроки с блюдами в руках. Сгорбленные, неопрятные, с длинными жирными волосами на плечах, Ингвар сразу подозрительно уставился одному на грязные пальцы. Худой, в лохмотьях, лицо в крупных, с орех, чирьях, он указательный палец почти весь погрузил в уху. «Животные, – подумал Ингвар с отвращением. – Показывают мне, что не обожгусь, остыло в самый раз. Что за дурные у славян обычаи!»
Он без охоты похлебал, отметил невольно, что варили из свежей рыбы, а не снулой. Из снулой уха намного хуже, ее только собакам на корм, почти так же плоха, как и замороженная, ту вовсе есть нельзя.
Войт сидел напротив, каждое блюдо пробовал, выказывая, что не отравлено. Но так чавкал, ронял куски, ковырялся кривыми ногтями в зубах, рыгал, что Ингвар лучше рискнул бы в самом деле отравиться.
Потом уху убрали, тут же из двери пошли гуськом с деревянными плоскими блюдами. Комната сразу заполнилась запахами жареного сома, запеченных в листьях карасей. Перед Ингваром подержали поднос с крупной зажаренной рыбиной, которую Ингвар никогда не видел. Во рту торчало яблоко, а по бокам пристроили печенных в духовке окуньков. Все истекало пахучим соком, пузырилось.
Ингвар кивнул, одобряя, блюдо опустили перед ним на стол, и только тогда увидел, что изъеденный чирьями отрок держит указательный палец в пышущем паром боку рыбины. Вогнал туда весь, терпит, аж перекосился…
Он скрипнул зубами,
Рыба речная, не озерная, судя по мясу. Тем более не болотная. Но, наверное, и ее сюда заносит, иначе бы не подали на стол. Ведь все, что подано здесь, все неспроста!
С особым торжеством внесли и поставили перед ним широкое блюдо с парующей горкой мелких черных штучек, похожих на изъеденные черной гнилью корешки дуба. Ингвар стиснул челюсти, удерживая тошноту. Жареные пиявки! Толстые, насосавшиеся крови, откормленные, жирные.
– Благодарствую, – кивнул он, силясь улыбнуться. – Вот на что ваши жертвы идут?
Войт оскалил зубы. Взгляд его оценивающе пробежал по крупной фигуре руса. На таком можно откормить пиявок на хорошую пьянку всем племенем. Если те не обломают зубы о дубленную ветрами, зноем и стужей шкуру. И не отравятся соленой кровью. Говорят, что у русов заместо крови течет морская вода пополам с огнем.
Ингвар бросал пиявок в рот горстью. Он представил себе, что это мелкие кровяные колбаски, такие едал у полян, и даже ощутил удовольствие от их хруста, запаха спекшейся крови, дразнящего необычного сока.
Хороши были раки: их подали горячими, пышущими вкусным паром, все крупные, как кони, жирные, раздобревшие на мертвечине. Кровь пленных идет пиявкам, понял Ингвар, мясо объедают раки, но хозяйственная дрягва явно и кости приспособила хотя бы для свистулек. Да и рыболовные сети сплетены, отсюда видно, из женских волос.
Он придирчиво просмотрел раков, боялся недоваренных. Это дрягва жрет все, как скот, но шейки раков, слава богам, поджаты. Поджаты плотно, значит, отобрали лучших. К тому же раков сварили черноватых, самых вкусных, хотя Ингвар, честно говоря, на вкус их не отличал от зеленоватых.
Ел он торопливо, хватая с каждого блюда по горсти. Чтобы выказать внимание, мычал от удовольствия, похваливал, блюда по его знаку уносили, но на смену появлялись новые, и он начал стервенеть, вспоминая рассказы о гостеприимстве славян. Даже простые бояре, когда кичились богатством и достатком, подавали к столу по сотне перемен, а у князей гостю предлагали по две-три сотни. У Аскольда, как он слышал, перемен знатным гостям бывало по семьсот-восемьсот блюд!
Запить принесли какую-то бурду, мутную и липкую. Похоже на смесь давленых пиявок с рыбьим соком. А то и жабьим.
Он старался не представлять, как да из чего делали питье. Воинская жизнь приучила, что можно есть все, что двигается, ползает, летает или плавает. Кто перебирал едой, тот уже не топчет зеленый ряст.
Последним пришел отрок с унылой харей, принес пойло, от которого шел едва уловимый запах кваса. И снова указательный палец был по репицу погружен в темную жидкость.
Ингвар процедил сдержанно: