Инкубатор для шпионов
Шрифт:
Стасов.Мы говорили про греческий.
Турецкий.Это вы говорили. Чего вы хотите, Стасов? Чтобы я продиктовал алфавит? Какого черта?! Альфа, бетта, гамма?!
Стасов.Ладно, хватит.
Турецкий.Еще дельта…
Стасов.Достаточно.
Турецкий.Эпсилон…
Стасов.Уймитесь.
Турецкий.Сами же попросили!»
На этом запись прекращалась.
— Содержательный диалог, —
— Чем богаты, — сказал Турецкий, прекрасно понимавший, что не богаты ничем.
— Ошибался он, видите ли, по поводу Клементьева, — прорычал генеральный. — Ни хрена он не ошибался! Он же сам все подстроил!
— Это вряд ли, — заметил Меркулов. — Какой смысл? Зачем ему?
— Откуда он тогда знал, что тому грозила опасность?
— Он не говорил про опасность, — уточнил Меркулов. — Он сказал, что у него в аппарате — опасный человек.
— Да уж. Ладно. — Генеральный нахмурился. — Значит, Александр Борисович, вы не выяснили, что это за личность?
— Я нашел в Москве семь Валентинов Стасовых. И все — мимо кассы. Даже по возрасту никто не подходит. Никаких биографических данных поэтому пока что собрать не удалось. Дактилоскопия тоже ничего не дала. — Турецкий поморщился, вспомнив, как издевательски Стасов оставлял отпечатки в его машине. Конечно же он знал, что на него нигде ничего нет, иначе отчего был так уверен в себе? Хотя возможна и другая ситуация — он же зачем-то Турецкому сам позвонил, словно бы напрашивался на какое-то «разоблачение», идентификацию собственной личности… Он хотел, чтобы Турецкий что-то узнал про него? Почему тогда просто и внятно не сказать? Но нет, он, кажется, ведет какую-то свою мудреную игру, где А. Б. Турецкому выделяет отнюдь не главную роль. Считает, по крайней мере, что ведет…
— Думаете, этот тип не прост, Александр Борисович? — прищурился генпрокурор, словно читая мысли Турецкого.
— Еще бы.
— Значит, это все? Негусто. Тогда теперь моя очередь. — Генпрокурор открыл ящик стола и протянул Меркулову какую-то бумагу. — Ознакомьте и Александра Борисовича заодно.
Меркулов отодвинул очки на кончик носа и стал читать вслух:
— «Необходимость основать Центр экологического выживания и безопасности назрела давно. Правда, пока я работаю один, но недалек тот день, когда у меня появятся сподвижники, которых интересуют не хорошая зарплата и теплые места, а наше светлое будущее, будущее наших детей. Гринпис и прочие «зеленые» прозападные организации занимаются профанацией Экологической Идеи, им доверять категорически нельзя! Экология — это не только состояние воздуха, лесов полей и рек. Это в первую очередь состояние нашей с вами души. Я опытным путем доказал тлетворное влияние нецензурной брани на человеческий организм. Мат — это святые слова, которые в древности применялись русскими мужчинами во время проведения обрядов и ритуалов для вызова родовой силы. Употреблять эти слова можно было лишь 6 дней в году, а потом они были (и должны находиться!) под строжайшим запретом. И когда в наше время мужчины без надобности произносят эти сакральные слова, то это неминуемо ведет к реальной импотенции. А если матерится женщина — она медленно превращается в мужчину. Не в буквальном смысле, но утрачивает свое первозданное предназначение — быть матерью и дарить любовь.
Мои выводы подтверждает недавнее исследование. Я испробовал влияние нецензурной брани на воде, которая обладает памятью. Жидкость была обругана отборным матом, после чего полили ею семена пшеницы. В результате из тех зерен, которые были политы водой с агрессивным матом, взошли только 48 %, из тех, что бытовым, — 53 %, а семена, политые святой водой, проросли на 93 %. Страшно представить, что происходит с человеческим организмом!
Безусловно
— Ну как вам? — поинтересовался генпрокурор.
Турецкий ошеломленно молчал.
— А что это вообще такое? — спросил Меркулов.
— Письмо, которое он накатал в Министерство здравоохранения.
— Куда?! — не поверил Меркулов.
— Он у них грант попросил на дальнейшие исследования.
— Большой?
— В три четверти миллиона долларов. Копия была отправлена в ФСБ и в администрацию президента. Президент, к счастью, этого письма не видел. То-то был бы скандал. Самое поразительное, что ему раз за разом удается каким-то образом находить тропинки к первым лицами правительства. Черт возьми, как он это делает?!
— Мне кажется, он всех за нос водит, — сказал Меркулов. — Ясно же, что никто на это не клюнет. Он, с одной стороны, привлекает к себе внимание, с другой — уводит его от чего-то более существенного. И деньги просит такие, какие заведомо никто не даст, специально.
— А вы, Александр Борисович? — Генеральный повернулся к Турецкому.
Турецкий вздохнул: вопрос был поставлен в лоб.
— Я бы тоже так сказал, если бы… если бы не разговаривал с ним лично. Он не производит впечатление однозначно здорового человека. Как там сказано? «Жидкость была обругана отборным матом»? Ну сами подумайте.
Генеральный снова открыл ящик стола. Было видно, что там лежит лист бумаги, исписанный вручную до середины. Генеральный посмотрел в него, потом задвинул ящик назад.
— Наверно, вы правы. Несмотря на этот бред, что вы сейчас прочитали, этот кадр действительно совсем не прост. Псих он или нет — это отдельный вопрос, но… Итак. Валентин Семенович Стасов, скорее всего, тысяча девятьсот шестьдесят шестого года рождения… — Здесь генеральный сделал тактическую паузу, которой Турецкий незамедлительно воспользовался.
— Как это — «скорее всего»?
— А вот так. Шестьдесят шестой год — это по метрике на имя Валентина Семеновича Стасова, выданной Замоскворецким ЗАГСом…
— Мне такой найти не удалось, — вставил Турецкий.
— Справку мне передали из ФСБ, — сухо объяснил шеф. — Есть вероятность, что документ этот не совсем точно удостоверяет личность нашего, так сказать, клиента. Неизвестно, что там все-таки верно, в паспорте, а что — сочинено. И кем сочинено — тоже неизвестно.
— КГБ? — предположил Меркулов. — ФСБ? ГРУ? Или, может, внешней разведкой?!
— Я же говорю — неизвестно. И по образованию, и по роду деятельности был наш Стасов какое-то время военным, как говорит о нем официальное и доступное нам дело — передали из Министерства обороны. Срочная служба, — сержант, потом военное училище, потом погранвойска. Служил там в звании лейтенанта и капитана. Служил на Туркменской границе. Понимаете, чем пахнет?
— Конечно, — кивнул Турецкий. — Но только в конце восьмидесятых, тем более в начале девяностых, там уже и не было почти ничего особенного. Раббани стал президентом Афганистана только в девяносто втором. А до этого там пытался рулить лучший друг Советского Союза — Наджибулла. Были там наши советники, сотрудники спецслужб… разве что срочников уже не было, чтобы не светиться. А вот что было после Наджибуллы — это мало кому известно.