Инквизиция: Омнибус
Шрифт:
Ему не нужно было напоминать, как в тридцать первом тысячелетии одержимый мятежник магистр войны Гор опустошил Луну и вторгся на Землю, пробившись к самому внутреннему дворцу. Путч разгромили, о да, но какой страшной ценой! С тех дней раненый Император переживал одно мрачное тысячелетие за другим, лишь восседая недвижимо на своём золотом троне-протезе.
Но, чего едва не достиг Гор при помощи главных сил Империума и боевых машин Адептус Механикус, Жак надеялся добиться хитростью — при участии подчёркнуто скорбного навигатора, сквата, чья надёжность теперь была под вопросом, и убийцы, ход
Он ткнул пальцем в отметку на экране радара:
— Виталий, покажи вот этот.
Гугол поколдовал с магнископом, вывел в фокус тёмный летучий замок и ахнул:
— Чёрный корабль, Жак! Идёт внутрь системы.
— Подваливай к нему. Поднимемся на борт с инквизиторской проверкой.
— Но разве такое судно не должно входить в число самых бдительных?
— Они в пути год или около того. Если я в чёрном списке преступников, сомневаюсь, что местный инквизитор об этом знает.
Жак говорил с уверенным видом. Он — человек Маллеуса. Поэтому, пусть даже на Чёрном корабле летит обычный инквизитор — это будет только на руку.
Инквизиторы часто путешествовали на Чёрных кораблях, пока те пересекали Галактику из конца в конец, собирая свежих псайкеров. Инквизитор крайне полезен для офицеров Чёрного корабля, которым приходится в пути проверять свой живой груз и выдёргивать сорняки. Жаку даже слишком хорошо это было известно: его вот так же выдернули, но только не как сорняк, а как драгоценный цветок, пересадили и отправили дальше — для более великих дел. Он помнил Ольвию. Множество таких, как она, набивали в унылые трюмы Чёрного корабля; их молитвы звучали тем громче, чем ближе нырял корабль к Земле; их души скорбно сосредотачивались на предстоящем самопожертвовании. Гнетущие психические миазмы внутри такого судна могут стать отличной защитной завесой для Жака.
— А что с «Торментумом»?
— Запрограммируй его уйти обычным ходом за прыжковую зону к поясу комет, а потом просто лечь в дрейф. Мы будем примерно знать, где его искать, если когда-нибудь сможем встретиться снова.
Гугол кивнул. За прыжковую зону почти никто не выходил. Корабли были либо внутрисистемными, оставаясь в границах солнечного пространства, либо межзвёздными — в этом случае они ныряли в варп при первой возможности. «Торментум» останется там, незамеченный, и в то же время к нему можно будет добраться на обычном корабле, оставляя вариант для непредсказуемого, тёмного будущего.
Как много спутники Жака сейчас знали! Они знали об Ордо Маллеус, о заговорщиках, о гидре, о Глазе и созданиях Хаоса. Больше, много больше, чем положено простому смертному. Если миссия Жака закончится успешно, его сообщникам следует устроить мозгочистку… Так же, как десантников подвергают мозгочистке после участия в экстерминатусе демонов, низводя до уровня младенцев, чтобы уберечь их непорочность и здравомыслие. Или казнят с почётом.
— Ме’Линди, я хотел бы поговорить с тобой наедине.
Он пошёл впереди неё по чёрному как смоль коридору мимо мерцающих альковов в свою спальную ячейку, закрытую от чужих глаз
Воспоминания о предыдущем разе, когда они остались здесь наедине, будоражили, хоть он и знал, что повторения той возвышенной ночи быть не может. Но Жаку очень хотелось узнать, что она на самом деле чувствует.
— Да, инквизитор?
— Ты ведь понимаешь, что ты — единственное вместилище гидры поблизости?
— Точно так же, как знала, что ты решишь отправиться на Землю и посчитаешь нужным выбросить за борт тот адамантиновый ящик.
— Значит поэтому ты съела кусок гидры? Не для того, чтобы защититься от неё, а скорее чтобы оставить хоть что-то?
— Ассасин — это инструмент, — сказала она ничего не выражающим тоном. — Разумный инструмент, однако всё равно инструмент, служащий высшим целям.
— Ты согласишься на мучения? На вскрытие? — Ну вот, он сказал это. Он признал свой страх и вину любовнице на одну ночь.
— Боль можно блокировать, — напомнила Ме’Линди, — как при изменении тела.
Жак знал, что это не вся правда. Боль физическую можно блокировать. Однако в мозгу есть центр чистой, абсолютной боли. До него можно добраться мозговым зондом. Она знает, как отрезать своё сознание от такого? Да, а как насчёт ужаса, когда твою личность разбирают на кусочки? Разве это не должно приносить самую глубокую и мучительную боль?
— Если бы я мог тебе что-нибудь дать, Ме’Линди, что бы ты выбрала?
Она подумала минуту.
— Наверное… забвение.
Теперь он понимал ещё меньше.
Если только… если только она не знала — а Гримм и Гугол, несомненно, даже не подозревали — что священный долг Ордо Маллеус — стирать самое знание о чудовищном Хаосе из разума людей, чтобы знание это не совращало слабых. Подобные знания должно уничтожать.
Неужели Ме’Линди заранее простила ему возможную судьбу товарищей, если предположить, что он добьётся успеха?
Вот что называется преданность.
Жак погасил вспышку мучительной гордости. Преданность кому бы то ни было, кроме Императора, опасная штука, ведь так? Доказано воинствами Гора.
Однако Жак всё равно прямо здесь же дал себе обещание, что сделает всё возможное, чтобы спасти Ме’Линди, и Гугола, и Гримма. Даже если это сделает его, в чём-то малом, предателем. Даже если при этом он откажется даровать Ме’Линди желанную амнезию.
Уже уходя, Ме'Линди остановилась.
— У меня есть много что забыть. В этом теле прячется пластиплоть и флексохрящи, в которых записана память одного конкретного злого облика.
— Ты хочешь сказать, что чувствуешь, будто внутри тебя начертана некая руна зла? Чувствуешь, что каким-то образом проклята? А вовсе не благословлена своей чудесной способностью?
— Способностью превратиться в одну тварь и только одну! Теперь, когда я пользуюсь полиморфином, я не могу принять облик другого человека. Я лишь запускаю внутри себя шаблон генокрада. И тем отрекаюсь от способностей хамелеона. Я спрашиваю тебя: это Каллидус? Это изворотливость?
— То есть, по-твоему, ты изменяешь традициям своего храма? Хотя сам храм тебя об этом попросил?