"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
— Не знаю я, — бурчал недовольно пекарь, — я, когда бабу свою из приюта забирал, нас Анхен благословляла, и старуха тоже. А сколько Анхен было годков, мне почём знать?
Что-то было не так тут, как-то всё не вязалось. Волков даже встал, он не мог понять, что именно не так, но чувствовал, что пекарь не врёт, но не думал, как Сыч, что он ошибается. Пошёл к двери, захромал. Сыч пошёл за ним.
— Эй, добрые господа, а мне дальше сидеть тут? Я вам, вроде, всё сказал, — запричитал пекарь. — Может, отпустите меня?
Кавалер встал у двери, на миг задумался
— Нет, ещё посидишь, а то ведь и сбежать можешь.
— Так хоть пива принесите, а то эти тюремщики только воду гнилую дают, с неё животом замаешься.
— Пиво принесём, — обещал кавалер.
Они вышли на улицу, кавалер глянул на весеннее небо. Потом спросил:
— И что теперь делать будем?
— Не знаю, экселенц, нам надобны Вильма, Ганс или трактирщик. Нам хоть одного поймать из них.
— Будем Бога молить, чтобы сержант нашёл трактирщика.
— Будем, экселенц.
Видно, Бог услышал их молитвы, но только к вечеру, когда кавалер уже подумывал отправиться на розыски сержанта и Максимилиана.
Волков был у себя в покоях, когда вошёл усталый Максимилиан и сказал.
— Господин, взяли мы его.
— Долго вы, — кавалер встал из-за стола.
— Насилу нашли, по всему городу за ним ходили, то к свояку его ходили, весь дом ему перевернули, то к тёще. У тёщи он прятался, а стража-то пешком. Вот и долго.
— Где он?
— Коменданту в крепкий дом сдали.
— Молодец, — похвалил юношу кавалер, — что ж, пойдем, поговорим с ним. Ёган, скажи на кухне, что ужинать позже буду.
Сержант Гарденберг был горд собой. Хоть и не сразу, хоть побегать пришлось, но трактирщика Ёзефа Руммера он нашёл. Таких людей нужно поощрять, Волков хлопнул сержанта по плечу и сказал:
— Тут кабачок неподалёку, вроде, не воняет из него, идите, поешьте, тебе и твоим людям ужин с пивом за мой счёт.
— Премного благодарны, — радовался сержант, — а то ребята таскались весь день. Умаялись.
— Только не напивайтесь, ты потом меня найди, я тебе скажу, что делать завтра будем.
— Да, господин.
Трактирщик, видя Сыча, стал улыбаться ему как старому другу. Сыч даже удивился:
— Гляньте-ка, скалится, вошь подлая. Сам сбежал, стражу на нас напустил и лыбится теперь.
— Господа добрые, — трактирщик молитвенно сложил руки, — да разве ж я знал, кто вы? Разве я бы посмел сбегать. Вы ж меня из трактира в мешке увезли, я вас разбойниками полагал. А раз вы такие…
— Какие «такие»? — уточнил Волков, садясь на табурет.
— Важные, — отвечал Ёзеф Руммер.
— Важные? — переспросил Сыч.
— Угу.
— То есть, сбежал ты от нас по незнанию, и бить тебя за то не надо?
— Истинно так.
— И даже по рёбрам ни разу не ударить? — Фриц Ламме сжал кулак, поднёс его к лицу трактирщика.
Кулак был большой у Сыча, на вид тяжёлый.
— А к чему? Я и так всё понял.
— То есть, говорить с нами будешь без вранья,
— Говорить буду как на исповеди, — обещал трактирщик, косясь на такой неприятный кулак.
— Ну, раз так, скажи, где Вильма? — произнёс Волков.
Трактирщик опять сложил руки как на молитву и запричитал:
— Господа, добрые, Богом клянусь, не ведаю где она.
— Не ведаешь?
— Детьми клянусь, что не знаю. Знал бы — сразу её сдал бы. Она мне не родственница.
— Не родственница, значит, а кто она тебе?
— Да никто она мне. Шлюха кабацкая. Её и зовут все шалавой.
— Воровка она, — добавил Сыч.
— Воровка, воровка, — соглашался трактирщик.
— Разбойница, она, вроде как, бандой верховодила, — добавлял Сыч.
— Истинно так. Верховодила.
— И купчишек спаивала зельем, — продолжал Сыч.
— Спаивала, — кивал трактирщик, со всем соглашаясь. — Купцы потом многие на неё жаловались, грозились сыскать её. Покарать.
— А ещё она ведьма, — вдруг сказал Волков.
И кивающий головой трактирщик вдруг замер, рот открыл, но ничего сказал. Смотрел на кавалера и молчал. Только потом рот закрыл.
— Чего ты? — по-дружески мягко спросил у него Сыч, кладя руку на плечо и заглядывая ему в лицо. — Чего примолк, а? Испугался никак? А чего испугался?
— А он знал, что она ведьма, сейчас сидит и думает, кто я? — произнёс кавалер.
— Господа добрые… — начал трактирщик.
— Ну, говори дальше, — предложил Волков.
— Знать-то я не знал… вернее, знал вроде, но разве такое скажешь кому? Разве с кем поговоришь про такое… с ней, с Вильмой, шутки плохи… Я не то, чтобы знал, но думал про это… А один раз я набрался храбрости и говорю ей, что она уж больно часто стала в трактире купчишек потрошить, говорю, слух о нас дурной пойдёт, на постой никто стать не захочет. А она почернела лицом и зафырчала словно кошка. Я чуть не помер, бежать хотел, да не мог, чувства потерял, а как в себя пришёл, так около меня Ганс, паскудник этот, стоит и бьёт меня, и бьёт сапогом. Рёбра поломал, лицо в кровь разбил и говорил мне: «Забудь, что видел, иначе горло перережу, и к госпоже Вильме больше не подходи». Вот так вот. Вот, что было, а разве скажешь кому про такое?
— Бедняга несчастный, — фальшиво сочувствовал Сыч, — а скажи бедолага, долю с воровства ты, случаем, не получал от неё?
Трактирщик покосился на него и не ответил. А Сыч продолжал:
— Долю-долюшечку, малую-малую, нет? Молчишь? А я по глазам вижу, что получал.
Ёзеф Руммер, поджав губы, продолжал молчать.
— Месяц назад, или полтора месяца, в твоём трактире купец с того берега остановился, Якоб Ферье звали, убили его?
— Нет, господин, — трактирщик даже руками замахал, — при мне никого не убивали. Ни разу такого не было. Пропадали купчишки — это да, но убивать — нет, такого не было. Не было. Иного ретивого, кто не заснул, так иной раз били. И били крепко, все покои от кровищи отмывали, но до смерти не били никогда.