"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12

Конофальский Борис

Конечно, у него оно было. Если такую изысканную деву ему и не чем было удивить, так для кучера у него всегда нашлось бы платье. Хоть и не новое, хоть и молью где-то битое, но нашлось бы.

— Да, госпожа, разумеется есть у меня платье. Не мужицкое, ландскнехтов достойное.

— И чулки нужны, и рубахи, и башмаки, — лениво говорила юная госпожа, — и шляпа.

— Все отыщу, — обещал купчина, кланяясь, прикидывая, что с этой девицы он-то уж денег возьмет.

— Зови Игнатия, — сказал Агнес служанке, и та мигом выполнила распоряжение.

Вид пришедшего

возницы смутил купца, а кого бы не смутил? Но госпожа говорила с кучером так, что купец подумал сразу, что верен он ей, и побаиваться его перестал, а стал доставать и показывать товар. И показывал он не кучеру, а госпоже, и та только говорила, указывая перстом:

— Те чулки мне по нраву, в пору ли будут ему?

— В пору, госпожа, в пору, — убеждал ее купчишка, — то на великих людей шиты чулки. Коли желает примерить, так пусть берет.

— А колет этот в пору ему будет? — спрашивала она.

— Примерим немедля, — заверял купец, помогая кучеру одеться.

Все брала ему она одежду и брала: и панталоны огромные, все в разрезах, и рубахи с кружевными манжетами, и берет с пером, так как доброй шляпы по размеру сыскать не удалось, и пояс шелковый. А купец был рад, вещи-то все недешевые. И главное, что юная госпожа ни разу даже цену не спросила. У купца уже руки от предвкушения тряслись, кучер уже одет был с головы до ног и башмаки отличные примерял, купец боялся, что сейчас скажет ей цену, а она в крик удариться, он паузу сделал, прежде чем сказать:

— Четыре талера, шестьдесят шесть крейцеров, — он улыбался, склонился до роста ее, чтобы в глаза госпоже заглянуть.

Ждал ответа, торговаться был готов, готов был до трех талеров отступить, если торг пойдет, а то и до двух восьмидесяти, но торговаться не пришлось, юная госпожа сказала ему, беря шаль с лотка:

— Хорошо, только еще шаль эту возьму для дуры совей, — она небрежно кинула шаль своей служанке и достала из кошеля на поясе золотую монету. Показала ему. — Сдача у тебя будет?

Купчишка на монету глянул, опытный он был в торговых делах и в денежных тоже, сразу заметил, что монета стара, и решил еще и на этом заработать:

— Госпожа, гульден ваш не нов, весу много потерял за годы хождения, цена его едва ли больше пятнадцати талеров будет, — изображая большое сожаление на лице, врал Ленгфельд.

И тут девушка заглянула ему в глаза с прищуром, да так, словно до дна души заглянула, сурово спросила его:

— А не врешь ли ты мне, купец?

Будь у купчишки совесть, так он от нее бы покраснел, а так покраснел он от волнения, что вся его торговля может прахом пойти. И он, выдавив из себя улыбку кривую и жалкую, пролепетал:

— Да разве я бы осмелился?

Она смотрела на него подозрительно, ищя подвоха, и лишь подождав, сунула ему в руку потертый талер, на который он даже не взглянул от радости, и произнесла:

— Так сдачу считай.

— Немедля, — кланялся он, отчитывая серебро, — немедля госпожа отсчитаю.

Быстро, пока удача идет, посчитал все, предал серебро ей в ручку бережно и опять поклонился.

Юная

госпожа деньги не пересчитала, ссыпала их себе в кошель и пошла к двери, конюх пошел впереди ее, а служанка в новой шали на плечах позади. А купец Ленгфельд шел за ними и говорил, что Бога благодарит, что такие покупатели его посетили, и кланялся, и кланялся. Так до самой кареты дошел, убедился, что госпожа в нее благополучного села, и еще и тогда кланялся и махал рукой вслед.

А Агнес крикнула кучеру сама, хоть обычно о том служанку просила:

— Гони, ночевать здесь не будем.

Карета тронулась и полетела по узким улочкам городка. А девушка упала на мягкий диван и стала смеяться, так ей весело стало, что башмачок она с ноги скинула и ногу служанке протянула, что сидела на диване напротив, ногу дала от веселья и в знак расположения. Та схватила ножку госпожи в красном чулке, чуть целовать ее от счастья не начала. Хоть и не понимала, отчего так рада госпожа.

А госпожа рада была оттого, что в кулаке у нее зажат был старый и потертый гульден, что дал ей господин. А в кошеле звенели талеры, что взяла она на сдачу, отчего же ей было не веселиться? Отчего не смеяться, когда она, девочка из глухомани, что мыла столы да полы в гадком трактире едет теперь в карете при четверке коней, при наряженном кучере и покорной служанке, а в кошеле у нее серебро и золото имеется. А помимо всего этого радовалась она оттого, что в ней сила есть такая, которая мало у кого есть. И осознание силы этой, обладание силой этой было для нее слаще золота и карет.

А служанка Ута, видя, как радуется госпожа, а еще оттого, что подарила она ей шаль, сама счастлива была настолько, что и вправду целовала ногу своей повелительницы. Не брезговала. А та и не отнимала, смотрела на служанку с улыбкой.

И от этого Ута едва ли не счастливее госпожи своей была. И правду становилась она ее собакой верной. И ничуть от того не печалилась.

Глава 27

Он знал, что потратит больше двух сотен талеров на покупки, но и думать не мог, что затраты перевалят за три. Как хорошо ему было, когда он покупал железо. Думал, что потратит меньше, чем запланировал. Плуги, бороны, гвозди — инструменты в Малене были очень дешевы, и не мудрено, когда тут были целые улиц кузниц и мастерских. Но как дело коснулось всего остального, так все переменилось. Цены на фураж и семена стали для них неприятным сюрпризом:

— Где же это видано, чтобы мешок гороха в три пуда стоил двадцать крейцеров! — возмущался Еган, поднимая брови от удивления.

— Так то не горох, — меланхолично отвечал ему мужик, — то семена. Отборные!

— Отборные, — передразнил его Еган, — красная цена гороха два крейцера пуд.

— Так и хорошо, добрый господин, давайте я у вас куплю по два крейцера, — говорил мужик невозмутимо, — где ваш горох семенной по два крейцера? Что ж, пудов пятьдесят возьму, не думая.

— Дурак, — злился Еган и говорил Волкову: — пойдемте, господин, другой горох найдем.