Инквизитор Эйзенхорн
Шрифт:
— Он приобрел или арендовал какие-нибудь производственные площади? — спросил Бегунди.
— Нет. Это и настораживает. — Фишиг оглянулся на меня. — Он постоянно переезжает. Его перемещения трудно отследить. Но четыре дня назад мне удалось получить наводку, указывающую, что он находился в северном морском порту — Финъярде. Я отправил туда Нейла.
Гарлон Нейл, бывший охотник за головами, являлся одним из старейших и лучших моих сотрудников.
— Что ему удалось найти?
— Он не успел перехватить Туринга. Тот уже исчез, но Нейл попал в его гостиничный номер до того, как там успели прибраться. Гарлон собрал достаточное количество волос и чешуек кожи,
— Говоришь, он сейчас находится на полярном острове?
Фишиг кивнул:
— Нейл пошел по следам Туринга и узнал, что тот переправился к местечку Миквол. Несколько лет назад на острове располагалась станция слежения Сил Планетарной Обороны, но сейчас она заброшена. Нам неизвестно, чем он занимается и вообще там ли он до сих пор. Нейл уже должен был добраться до острова. На связь Гарлон не выходил, но магнитосфера у полюса просто сходит с ума, поэтому любые коммуникации выходят из строя. По крайней мере, дальняя связь.
— Превосходная работа, старина, — похвалил я Фишига, и тот благодарно улыбнулся.
Годвин Фишиг, бывший исполнитель Адептус Арбитрес со Спеси, обладал несравненными талантами во всем, что касалось служения закону, и на тот момент был одним из ветеранов моей команды. Он, как и Елизавета Биквин, работал на меня уже пятнадцать десятилетий. Только Эмос служил мне дольше. Эти трое были моей опорой, фундаментом, краеугольным камнем всех моих операций. И моими друзьями. Ученый советник Эмос являлся невероятным кладезем знаний. Биквин была неприкасаемой и руководила Дамочками, подразделением, включавшим индивидуумов, обладавших аурой ментальной пустоты, самым мощным моим оружием, способным заблокировать воздействие даже наиболее могущественных псайкеров. Кроме всего прочего, именно к Биквин я обращался за поддержкой, когда у меня возникали проблемы. И доверял ей самые сокровенные мысли.
Фишига же можно было назвать воплощением моей совести. Он был высоким и широкоплечим. Некогда красивые светлые волосы с возрастом совсем поседели, лицо его сделалось еще более хмурым, появился второй подбородок, а шрам под затянутым поволокой глазом со временем стал розовым и блестящим. Фишиг был грозным воином и прошел вместе со мной через самые жуткие переделки. Но я никогда не встречал более бесхитростного и чистого человека… даже среди пуритан. Добро и зло, порядок и Хаос, человечество и варп — разница между этими понятиями для него была столь же очевидной, как между черным и белым. Я им восхищался. Время и жизненный опыт заставили меня признать, что существует и нечто среднее, «серое». Фишиг был необходим мне как моральный компас.
И он с радостью исполнял эту роль. Думаю, именно поэтому он прослужил со мной так долго, хотя, оставаясь арбитром, возможно, уже стал бы мировым судьей, дивизионным префектом или даже губернатором планеты. Но его удовлетворяла роль «совести» одного из виднейших инквизиторов субсектора.
Иногда я задумывался, не огорчает ли Фишига тот факт, что я никогда не пытался занять более высокое положение в Инквизиции. Ведь учитывая мой послужной список и репутацию, я мог бы стать лордом Ордоса или, по крайней мере, значительно дальше продвинуться по карьерной лестнице. Лорд Роркен, ставший моим наставником, часто пенял на то, что я не воспользовался предоставленными возможностями. Он потратил много времени, чтобы сделать из меня своего преемника, будущего властителя Ордо Ксенос Геликанского субсектора. Однако я никогда не мечтал о бумажной рутине. Полевая
Если бы я все-таки принял предложение Роркена, именно Фишиг выиграл бы больше всего. Мне нетрудно было представить его в роли главнокомандующего Гвардии Инквизиции Геликана. Но он никогда не давал ни малейшего повода думать, что стремится к этому. Ему, как и мне, нравилась полевая работа.
Долгое время мы составляли отличную команду. Я никогда его не забуду и вечно буду благодарен Богу-Императору за то, что удостоился чести работать с Годвином.
— Эмос, — сказал я, — может, тебе стоит просмотреть отчеты Фишига? Меня заинтересовал этот остров. Проанализируй всю имеющуюся информацию, карты, архив. Расскажешь мне, что удалось найти.
— Конечно, Грегор, — ответил Эмос.
С годами его голос становился тоньше и пронзительнее, ученый все сильнее сутулился и, казалось, усыхал. Но его по-прежнему обуревала жажда знаний. От новой информации он получал такое же удовольствие, как некоторые от пищи, богатства или даже любви.
— Фишиг поможет тебе, — сказал я. — И, возможно, инквизитор Расси. Попрошу предоставить полноценный отчет через… — я сверился с хронометром, — шестьдесят минут. Я хочу получить четкий, простой план действий до того, как мы доберемся до места. Елизавета?
— Да, Грегор?
— Свяжись со всеми нашими агентами на Дюрере и вызови их на помощь. Прежде всего Дамочек. Мне безразлично, сколько времени это займет и во что обойдется. Я должен быть уверен, что за нами следует основательное подкрепление.
Биквин любезно кивнула. Елизавета потрясающе управляла людьми. Она была все такой же, притворно застенчивой и оставалась столь же прекрасной, как и в тот день, полтора столетия назад, когда я впервые встретил ее, — захватывающая демонстрация того, как наука Империума может противостоять старению человеческого организма. Только едва заметные морщинки в уголках глаз и губ выдавали тот факт, что перед вами не просто ошеломляюще красивая женщина, только разменявшая третий десяток.
Ее походка стала по-королевски величественной. Теперь Елизавета опиралась на длинный посох из черного дерева, оправдываясь тем, что ее кости состарились. Но, полагаю, она просто пыталась подчеркнуть свой статус.
Только по взгляду ее прекрасных глаз можно было угадать, сколько всего ей пришлось пережить. Ее жизнь была тяжела, она стала свидетелем многих ужасных событий. В глубине ее взора таились тоска, душевная боль и глубокая печаль. Я знал, что она любила меня, и сам любил ее более чем кого-либо. Но когда-то давно по взаимному молчаливому согласию мы отказались от этого чувства. Я был псайкером, а она — неприкасаемой. Как бы мы ни тосковали по отвергнутой любви, вместе бы мы испытывали куда более сильные муки.
— Дахаулт…
— Сэр? — энергично откликнулся астропат. Он работал со мной уже в течение двадцати лет, дольше, чем любой другой астропат, какого я нанимал. По опыту мне известно, что их тело и сознание быстро изнашиваются. Дахаулт был крепким, крупным мужчиной с потрясающими навощенными усами. Я сам предложил ему отрастить усы в качестве некоторой компенсации за то, что ему, как всякому астропату, приходилось наголо брить голову. Без сомнения, он был мощным и способным специалистом и хорошо приспособился к моему режиму работы. Только в последние несколько лет у него стали проявляться признаки психического истощения — дряблая, обвисшая кожа, затравленный взгляд, афазия. Я очень надеялся, что смогу отправить его на пенсию прежде, чем эта работа спалит ему рассудок.