Иногда пули – как снег на голову
Шрифт:
– Ты хочешь, чтобы я вернул тебе гранату?
– Да.
– И ты обязательно взорвешь и себя, и нас… Миленькое, между прочим, дельце! И оно мне не слишком нравится.
Фикретов скривился, не понимая, почему ему не доверяют. Он к такому не привык.
– Я не буду матерью клясться, я просто говорю, что сорву кольцо, отпущу рычаг и сам на гранату лягу.
– Легкой смерти хочешь, эмир… – с откровенно неприязненной насмешкой сказал вдруг лейтенант Варсонофьев. – А отвечать за свои дела не желаешь? Многим хотелось бы так закончить свою жизнь, чтобы не отвечать перед судом…
– Я
Старший лейтенант спецназа ГРУ пожелал разрешить ситуацию по-своему:
– Короче, так, эмир. Я тебе задаю сейчас вопросы, если ты мне на них отвечаешь, я обещаю тебе, что ты будешь убит при попытке к бегству. Это для тебя приемлемый вариант?
– Более или менее приемлемый. Спрашивай.
– Сколько людей осталось у Хафизова?
– Ты хочешь сделать из меня предателя? Но предатель обычно предает своих, чтобы спасти свою жизнь. Я спасти жизнь не желаю, даже наоборот. Видишь разницу? И предателем я никогда не был.
– Вижу разницу. Жизнь для тебя ценности не имеет. Ни своя, ни чужая. Но ты, как сам говоришь, не хочешь попасть в СИЗО, чтобы спасти, как я понимаю, свою честь. Я имею представление о внутриуголовных законах и отношениях между заключенными и потому могу себе представить, что тебя ожидает, если на тебя имеют зуб серьезные люди. И перед тобой стоит выбор – спасти жизнь или спасти честь. Здесь каждый может выбирать по своему усмотрению. Будешь отвечать на мои вопросы, если не спасешь, то хотя бы продлишь жизнь на какое-то время. Может быть, даже на десяток минут, хотя, скорее всего, не больше чем на пару. Если, конечно, сам пожелаешь. Пока ты желаешь другого. Ты желаешь только честь спасти. Отвечая на вопросы, ты честь спасешь? Перед другими – да. А сам уж со своей честью разбирайся в своей голове и в своем сознании. Это я могу тебе обещать – предоставлю такую возможность и никому не скажу, что ты сообщил. Даже в рапорте не отмечу. Не будешь отвечать, потеряешь и жизнь, и честь. Не сразу, может быть, чуть позже – жизнь все равно потеряешь. Это не я говорю, это ты сам утверждаешь. Итак, решать тебе…
Фикретов аж зубами заскрежетал – старший лейтенант поставил его в безвыходное положение. И предстояло выбрать между вещами, между которыми и выбора, кажется, не было.
– Побыстрее мозгами шевели, – потребовал «краповый» офицер и подтолкнул эмира стволом автомата в раненое плечо. Чамутдин Шамилиевич даже не поморщился. Он умел быть равнодушным к боли. По крайней мере, внешне не показывать того, что боль его тоже достает. – У нас мало времени.
– У нас мало времени, – повторил и старший лейтенант. – Считаю до трех. Потом и разговаривать с тобой не буду. Один…
– Когда я уходил, у Хафизова оставалось двадцать человек. Около двадцати, вместе с американцами. Плюс-минус два-три человека.
– Около двадцати человек, – повторил Арзамасцев, подправляя около рта микрофон, и Фикретов понял, что он передает кому-то данные. – А те люди, с которыми ты встретился около входа в ущелье?
– Ты обещал мне, что никому не скажешь, а сам разговариваешь в эфире.
– Я общаюсь со своими солдатами, которые уже находятся в ущелье. Им надо знать,
– Еще, наверное, с десяток.
– Точнее.
– Одиннадцать человек.
– Значит, три с небольшим десятка.
– Да.
– Сколько часовых у входа?
– Двое. Ты говоришь, твои люди в ущелье. Как они прошли мимо часовых? Они не могли пройти. Разве что из Грузии.
– Я проверяю твою правдивость. Часовых действительно было двое. Но – было… Их уже, как я понимаю, нет. Картошкин, что с часовыми?
– Уснули навсегда, товарищ старший лейтенант, – доложил старший сержант контрактной службы.
– Вот, мне доложили, что часовые уснули навсегда. До Страшного суда, который всем предстоит пройти.
– Ты адвентист? – спросил эмир.
– С чего ты взял?
– У адвентистов есть такое понятие, что все умершие спят до Страшного суда. Не мотаются по разным уровням ада и прочего, а спят, пока их на Страшный суд не поднимут.
– Ты откуда это знаешь? Ты же мусульманин…
– Мне один адвентист рассказывал. На «зоне». Я еще молодой тогда был.
– Ладно, – перебил его Арзамасцев, – не тяни время, в последний раз предупреждаю.
– Спрашивай.
– Что там за американцы у Хафизова? Что они у него делают?
– Один, насколько я знаю, капитан. Специалист по диверсионной работе. Второй, кажется, полковник. Должен какие-то занятия с эмирами проводить. Я для этих занятий и шел к Хафизову.
– Что за занятия?
– Я не в курсе. Знаю только, что эмирам, участвующим в занятиях, хорошо за это платить должны.
– Тема занятий?
– Выстраивание властной вертикали среди разных джамаатов.
– Зачем это нужно эмирам?
– Это нужно не эмирам. Это нужно американцам. Они хотят объединить разрозненные джамааты в повстанческую армию халифата.
– Хорошая информация. Картошкин!
– Я, товарищ старший лейтенант.
– Лагерь бандитов нашел?
– Нашел три пещеры. Две из них жилые, а одна, кажется, используется в качестве склада. По крайней мере, я так понял, потому что туда относили доставленные продукты. Бандитов насчитал около трех десятков, точнее сказать не могу, потому что одни приходят к кострам, другие уходят в пещеры. Меняются. Вместе все не собираются. Трудно определить, кого уже считал, кого не считал. Я насчитал двадцать восемь человек. Но в целом следует ориентироваться на три десятка. Наверное, эмиры вообще не выходят. Значит, чуть больше трех десятков. Незначительно больше.
– В какой из пещер живут американцы? – обратился Арзамасцев к Фикретову.
– Этого я не знаю. Я видел старшего из них в гроте эмира Хафизова.
– Подумай.
– Не знаю. Я же там меньше часа находился. Хафизов меня снова сюда отправил. Грот Хафизова в первой по счету пещере. Ближней к выходу.
В кармане Фикретова слабо затрещала трубка. Он передернул головой, досадуя, что не может ответить.
Арзамасцев молча вытащил трубку и вслух прочитал номер на определителе. При этом посмотрел на пленника, ожидая ответа.