Иной цвет

Клименко Михаил

Там, под развесистыми тау-цветными кустами акаций и кленов, у кучи выброшенного грунта стояли трое. Двое из них были цвета тау и почти сливались с такого же цвета деревьями и травой. Я бы на них и внимания не обратил. Но вот третий среди нейтрального, безразличного для меня тау-цвета на фоне черно-серого грунта светился яркой сиренeво-фиолетовой кляксой.

Я стоял на мостике, словно коряга на быстрине. Люди спешили. Кто выражал недовольство, кто шутил: "Ну, приятель, нашел где досыпать!.. Только подушку где-то потерял!.."

Я боялся, что далекое пятно вдруг расплывется

и тогда я не смогу узнать, кто там из троих и почему такого яркого фиолетового цвета. Не отрывая от кляксы взгляда, я сошел с мостика я побежал по правой стороне траншеи. И чем ближе к ним подбегал, тем интенсивней становился цвет того человека.

Запыхавшись, я взлетел и остановился на куче высохшего грунта. Трое мужчин стояли на краю большой квадратной ямы и не спеша обсуждали какой-то вопрос, похоже, касающийся прокладки труб, которые из этой ямы расходились по разным направлениям. Все трое с удивлением повернулись ко м.не. Один из них был директор фабрики Павел Иванович. Другой-мой тезка, Костя-автогенщик, мужчина средних лет. Он был в брезентовой робе, стоял с горелкой в руках, от которой к баллонам тянулись черные шланги.

А этот, третий, в длинном фиолетово-сиреневом китайском макинтоше, стоявший на разлапистой задвижке на краю ямы, был не кто иной, как Ниготкав, замдиректора по хозяйственной части. И не только его длиннющий макинтош вызывающе переливался сиреневыми разводами, но и руки, лицо, туфли-все излучало ядовитую розовато-фиолетовую гамму.

– Ну, что, товарищ Ниготков?!
– не глядя под ноги, соскальзывая с сухих комьев, громко спросил я его. А сам продолжал взбираться по склону серой глиняной кучи.- Как дела? Как самочувствие?.. Ничего такого, Демид Велимирович, не чувствуете у себя за спиной? И никакого такого беспокойства нету, а?..

Все трое снизу, с края ямы, молча, в недоумении глядели на меня.

С коротким кузовом территориальный грузовичок пропылил между забором и траншеей в сторону проходной. В красильный цех повезли фляги с краской...

– - В чем дело, товарищ Дымкин?
– так и не опустив удивленно поднятых мохнатых бровей, спросил меня директор, когда грузовик проехал и стало тихо.

– В чем дело, говорите?..- с несвойственной мне дерзостью переспросил я его и ткнул пальцем в сторону Ниготкова.- В шляпе дело! Вот в этой... Посмотрите на него!

– Он что?..- тихо спросил Ниготков директора.-Видно, из драмкружка парень?..

Ярко-сиреневый, весь в фиолетовых и розовых разводах Ниготков сел на задвижку и, чуть склонившись, стал внимательно разглядывать переплетение труб в яме.

Если не считать, что нейтрального цвета тау были деревья да директор с Костей-автогенщиком,-все остальное вокруг было белое, черное .и серое. И лишь один Ниготков тут такой цветной. Этакий багровый фурункул или, может, кочан цветной капусты сидит на краю ямы и разглядывает трубы! Я сразу заметил, что от моих слов вся его папугайсви-сиреневая расцветка подернулась тенями, омрачилась сливяно-сизыми подтеками...

Он вдруг поднялся. Стоял, топтался в ярко-сиреневом длинном своем пыльнике, в начищенных, зловеще поблескивающих черно-шурпурных туфлях. На голове его, слегка набекрень,

сидела грязно-фиолетовая шляпа. Его лицо теперь было с насыщенным синевато-металлическим оттенком. Такого же цвета, были и его руки.

Директор глядел на меня, я-на Ниготкова.

Конечно, я был чересчур взволнован и не отдавал себе отчета, что веду себя не очень-то разумно. Они и представить себе не могли, что я вижу, а тем более, почему фиолетовый цвет, эта клякса Ниготков, до такой степени вывел меня из равновесия. Не могли же они знать о том происшествии в деревне, когда огромная фиолетово-сиреневая свинья едва-едва не натворила беды?

Костя-бензорезчик, не обращая на нас внимания, открыл краник горелки. Из горелки струйкой полился на железный лист керосин. Костя чиркнул спичку-вспыхнуло, зашипело широкое бесцветное пламя.

– Ничего такого,-стараясь перекричать шипение вырывавшегося из горелки пламени, громко спросил я Ниготкова,-ничего такого не можете, товарищ Ниготков, вспомнить про свои проделки, про свою двойную жизнь?

– Константин Дымкин, стыдитесь!-закричал на меня директор.-Имейте в виду, за опоздание, за недозволенное поведение B рабочее время получите выговор. Вам ясно? Идите! А за оскорбление Дномида Велимировича ответите сполна.

Я слушал директора, кивал головой, а сам не отрывал глаз от Ниготкова. Когда я сказал о проделках и о двойной жизни, его лицо стало таким же пурпурно-черным, какими были его зловеще поблескивающие туфли.

– Посмотрите, какое у него лицо!
– сказал я.
– Посмотрите, что происходит с этим фиолетовым человеком! А потом говорите.

– Что значит фиолетовый?!. Вам дурно, Диомид Велимирович?-участливо спросил Ниготкова директор.- Что с вами?

– Все-таки это такое оскорбление, Павел Иванович,-садясь на разлапистую задвижку, качая головой, проговорил Ниготков. Фиолетовым платком он вытер черно-пурпурный взмокший лоб.- Да, мне действительно стало дурно... Потому что вот такие наскоки молодых хулиганов меня всегда пугали. Своей необузданностью, недомыслием!..

Костя-автогенщик погасил тонкое, словно свечное, отлаженное пламя. Горелка хлопнула, чуть за.дымила. Костя из ямы уставился на нас, улыбчиво глядя то на меня, то на директора и Ниготкова.

– Имейте в виду, Дымкин,-очень строго сказал директор,- вызовем специально врача и проверим вас на трезвость. А там посмотрим.

Мне и самому стало как-то неприятно: с чего это налетел вдруг на человека? Какие-то там ассоциации? Ну и что из этого?..

Горячка слетела с меня и я, пристыженный, побыстрее ушел.

ФЕНОМЕН РАДУГИ

В нашей мастерской все, кроме меня и Эммы Лукониной, уже приступали к работе.

– Здравствуйте,-сказал я угрюмо, зная, что сюда я пришел, можно сказать, в последний раз, во всяком случае, на работу в последний раз.

– А, привет, привет!
– бодрым "трам-пам-пам" громче всех приветствовал меня длинный Борис Дилакторский. Он стоял на стуле и стаскивал со шкафа "гарнитур" (лист с девятью глубокими ячейками для смешивания красок).-Ну, как дела? А что, собственно, происходит? А, Костя?.. Хмурь какая-то, вот-вот дождик капнет?