Иной смысл

Вегашин Влад

— Станис… — договорить он не успел.

— Юноша, свои бредни оставьте в прошлой жизни, когда вы имели какие-либо права. Здесь у вас нет прав. Вообще. Запомните это как следует и попробуйте еще раз мне представиться.

Ветровский с трудом поднялся на ноги, в голове шумело.

— Номер четыре-шесть-два-два-ноль-восемь-один-три-один-пять, инженерный отдел, пять лет. — Язык заплетался после электрошока, но Стас заставил себя произнести десять цифр его «нового имени» без запинки. Кому-то это не удалось, и лысый с нескрываемым наслаждением щелкнул пультом.

Как

выяснилось, этот лысый теперь был для них всех «царем и богом». Звали его Аркадий Венедиктович, и он занимал должность «ответственного за государственных работников», попросту говоря, был главным над рабами.

Всласть поиздевавшись, Аркадий Венедиктович отдал приказ конвоирам, и те повели «новое приобретение» корпорации на регистрацию, распределение и санацию.

— Кто, куда, сколько?

— Номер четыре-шесть-два-два-ноль-восемь-один-три-один-пять, инженерный отдел, пять лет, — без запинки протараторил Стас.

— Так… тридцать второй отдел, шестнадцатый барак, — быстро пролистав таблицу на экране, сказала регистратор.

— Разве в шестнадцатом не полный комплект? — поинтересовалась сидевшая рядом с ней девушка — похоже, практикантка.

— Там как раз одного перевели в другой отдел, — ответила регистратор и вновь повернулась к Стасу: — Внутренний номер: тридцать два-шестнадцать-семь. Запомни и повтори.

— Номер тридцать два-шестнадцать-семь, — послушно повторил Ветровский.

— Этот номер будто проклят, — заметила практикантка. — Уже шестеро погибших за последние два года.

— Значит, тому, кого перевели, повезло, а этому — нет. — Регистратор равнодушно пожала плечами. — Следующий!

Дальше следовала санация: рабов обрили наголо и загнали в душ. Мыться под прицелом плазмеров было крайне неуютно, и Стас пытался справиться как можно скорее. Кожу головы, непривычно голую, пекло от небрежного и быстрого бритья, болело сломанное ребро, от пара кружилась голова… и каменный пол под ногами вдруг стал очень скользким. Падая, Стас разбил бровь и сильно ушиб локоть.

Его быстро вздернули на ноги.

— Почему упал? — коротко спросил охранник.

— Ребро сломано, неловко дернулся, не удержался на ногах.

— Почему ребро сломано?

— Сломали, — он пожал плечами и тут же получил рукоятью плазмера по щеке — не столько больно, сколько неприятно и унизительно.

— Не острить. На вопросы отвечать прямо. Как сломал ребро?

Ветровский посмотрел ему в глаза:

— Упал.

Охранник выдержал взгляд.

— Не лгать. Как сломал ребро?

— Упал.

— Последняя попытка. Потом будет разряд, — спокойно и безэмоционально сообщил охранник.

— Его провокатор ваш избил! — не выдержал наблюдавший сцену боксер.

— Молчать. Тебя не спрашивали, — отрезал охранник и вновь повернулся к Ветровскому: — Это правда?

Стас прикусил губу. Сказать «нет» — подставить вступившегося за него человека. Сказать «да» — подставить себя. М-да… невелик выбор.

— Да.

— Зачем лгал?

— Все равно не смогу доказать, так какой смысл жаловаться?

— Правильный

ответ. На будущее запомни: если тебя спрашивают — отвечай правду, если тебе не запретили ее говорить.

После санации их разделили и развели по отделам. В тридцать второй вместе со Стасом отправились трое, в том числе — боксер. По дороге охранник зачитывал внутренние правила.

Нельзя громко разговаривать, как-либо бурно проявлять эмоции, упоминать где-либо прежнее имя. Обращаться друг к другу только по номерам. Имя — вообще одно из главных табу. Нельзя употреблять определенные слова и жесты — их список есть в бараках. Нельзя сидеть, если стоит кто-то из настоящих работников, исключение — рабочий процесс. Категорически запрещено любое нарушение режима: через полминуты после отбоя не будешь в койке — наказание. Нельзя читать, смотреть, слушать книги, фильмы, музыку, кроме тех, что одобрены администрацией и предлагаются к ознакомлению в выходные и сокращенные дни. Запрещено недоносительство — если по какой-то причине рабу становится известно о нарушении, о котором неизвестно охране, он обязан о нем доложить. Категорически запрещены любые сексуальные действия как между рабами, вне зависимости от пола, так и мастурбация. И еще многое, многое запрещено…

Наказания — увеличение времени работы на корпорацию на срок от недели до месяца в зависимости от проступка, плюс телесное наказание в зависимости от проступка. Телесное наказание распространяется на весь барак, увеличение времени работы — только на провинившихся. За некоторые проступки — карцер.

Раз в неделю — укороченный день, двенадцать часов работы вместо обычных пятнадцати, разрешен просмотр фильмов, прослушивание музыки и чтение книг. Раз в две недели — выходной день, разрешены фильмы, книги, музыка, компьютерные игры. Раз в месяц — доступ к специально нанятой проститутке на час.

Слушая все это, Стас все отчетливее понимал, что у него нет ни единого шанса. Даже пять лет в таких условиях лишат способности думать, а учитывая то, что срок еще увеличится, и не раз… И в то же время, чем ясней становилось, что выжить и выйти отсюда — невозможно, тем больше крепла уверенность Стаса в том, что он — выживет и выйдет. Вне зависимости от чего бы то ни было.

Барак оказался помещением общей площадью около двадцати квадратных метров. Вдоль стен стояли двухэтажные койки — две справа и три слева, между ними оставался проход чуть меньше метра шириной. Справа от двери — шкаф. Больше в бараке не было ничего — и никого.

— Рабочий день закончится через час. Оставайся здесь. Завтра пойдешь на завтрак со своим бараком, после завтрака — с ними же на работу. Подойдешь к старшему смены, назовешься, он определит твою работу. Вопросы есть?

— Да, — ответил Стас, уныло обозревая обстановку. — Разрешите спросить?

— Спрашивай.

— Рабочий день — четырнадцать часов. Завтрак, обед, ужин — суммарно полтора часа. На всякое прочее — еще полчаса. Сон — шесть часов. Остается еще два часа. Что разрешено в них делать?