Инспектор и ночь
Шрифт:
— Если вам не неприятно, разумеется…
Старик сидел к нам вполоборота, и по всему было видно, что прислушивался к разговору. Девушка бросила взгляд в его сторону, потом снова посмотрела на меня и кивнула головой:
— Хорошо. Ждите меня у выхода.
Она уже сделала несколько шагов, когда Старик, смешно подпрыгивая, подбежал к ней. Я не мог расслышать, что он сказал незнакомке, но видел его смущённое, умоляющее лицо и руку, приложенную к груди и словно говорящую: «Вы допускаете, что я…» Женщина только досадливо вскинула голову и прошла мимо. Я принялся
Мне пришлось ждать довольно долго, но это меня не раздражало. И вот она появилась — спокойная, свежая, аккуратно причёсанная.
— В «Эксцельсиор», да?
— Почему обязательно в «Эксцельсиор»? Пойдёмте туда, где мы с вами были.
— В бистро?
— А почему бы и нет? Сложные меню меня совсем не прельщают.
Видимо, она понимала, что я не богат. Женщины всегда понимают такие вещи.
— Послушайте, — несколько грубовато заявил я, — если вы считаете, что обед в «Эксцельсиоре» или где бы то ни было разорит меня…
— Я ничего не считаю. Просто лично я предпочитаю бутерброд и кружку пива. Вы знаете, что значит следить за своей фигурой, не правда ли?
— Несколько дней вы не очень-то заботились о своей фигуре.
— Именно поэтому сейчас я решила вдвое больше заботиться о ней.
Через несколько минут мы уже сидели в тени оранжевого навеса и ели бутерброды, пока официант дремал в дверях, засунув руки в карманы и зажав под мышкой салфетку. Мы уже кончали обедать, когда мимо террасы медленно прошёл Старик. Он посмотрел на нас, вернее, только на мою спутницу, учтиво поклонился и не спеша проследовал дальше.
— Послушайте, если этот старик раздражает вас, скажите мне. Я надаю ему по физиономии.
Она рассмеялась. Рассмеялась впервые, звонко, легко, как девчонка. Глядя на неё, замкнутую, строгую, невозможно было предположить, что она может так смеяться.
— Не вижу причин для того, чтобы покушаться на чью-либо физиономию.
— Но он преподнёс вам нечто вроде предложения, не правда ли?
— Нечто в этом роде, — уклончиво ответила она.
«Этот женатый старый дурак!» — хотелось сказать мне, но это походило на донос, и я заметил только:
— Он похож на богача.
— Наверняка богат.
— Вот одна из тех черт, которые раздражают меня в таких типах: они считают, что всё покупается за деньги…
Не знаю, что ещё я хотел сказать, когда вспомнил, что и моя незнакомка принадлежит к миру богачей. Пока мы жевали бутерброды, я совершенно забыл об этом.
— С деньгами и в самом деле многого можно добиться, — сухо возразила она. — И если вас это раздражает, то только оттого, что вы сами не имеете денег.
— Откуда вы знаете, что не имею?
Девушка посмотрела на меня с лёгкой иронией:
— Вы, наверно, считаете себя невероятно загадочным. А вы прозрачен, как это стекло, — она небрежно стукнула своим лакированным ноготком по высокой рюмке. — Вы можете сколько угодно разгуливать по пляжу «Эксцельсиор», но никогда не смешаетесь с его завсегдатаями. Вы не из их круга. Вы не такой, как они.
— Почему же?
— Да потому, например, что задаёте подобные
— Интересно в таком случае, как вы решились сесть за один стол с таким низким типом…
— Это не более интересно, чем то, что некто, ненавидящий богачей, по целым дням вертится среди них.
— Любопытство и ничего больше, — ответил я.
— Представьте себе, что и мною руководит любопытство.
— Вот этого я не могу себе представить. Вы выше всякого любопытства. Вы невозмутима и недосягаема, как олимпийская богиня, и всё, что копошится возле вас, для вас только насекомые, не заслуживающие никакого внимания. Вы и любопытство! Нет, это совершенно исключено.
— Мне кажется, что солнце плохо действует на вас, — мягко произнесла она, — и не волнуйтесь так, потому что вы начинаете заговариваться.
Я раздражённо посмотрел на неё. Однако у меня был действительно жар. В голове шумело. Наверно, и вправду перегрелся.
Девушка отодвинула стул и встала.
— Пора идти.
— Разрешите проводить вас.
— Незачем. Мне недалеко.
Она сказала это сухо, тоном, не допускающим возражений.
— Встретимся ли мы по крайней мере утром?
— Не вижу необходимости в том.
— Ну хотя бы во имя любопытства. Завтра в десять.
— Вам лучше вернуться, — сдержанно улыбаясь, посоветовала девушка. — Мне кажется, что и в самом деле солнце плохо подействовало на вас.
И она ушла.
«Вам лучше вернуться… вернуться…» Её тихий, полный иронии голос всё время звучал у меня в ушах, пока я ехал на пароходике. Эта женщина воображала себя необычайно умной, имеющей право относиться к окружающим, как к умственно отсталым детям.
Я вышел возле Палаццо Дукале и отправился в церковь Санта Закариа. Из истории с незнакомкой ничего не выходило, лучше вернуться к плану и наверстать упущенное. В базилике было полутемно. От огромных влажных каменных стен веяло холодом. Я чувствовал, как этот холод всё глубже и глубже проникает в меня. Он пронизал меня до костей, и вскоре я начал дрожать. Я вышел на улицу, но летнее солнце потеряло всё своё тепло, и дрожь усилилась. «И в самом деле надо прилечь», — подумал я, силясь превозмочь болезненные конвульсии.
Кое-как добравшись до отеля, я лёг в постель, укрывшись всем, что нашлось под рукой. Лихорадка ещё некоторое время мучила меня, потом перешла в сухой жар. В голове у меня вертелись самые различные мысли. Я пытался разобраться в них, навести порядок, выделить главное. Это главное было где-то здесь, и в то же время его не было, оно растворялось в других образах, и только порой в пёстром калейдоскопе мелькали карие насмешливые глаза и слышался мягкий спокойный голос:
— Встретиться?.. Вы больны…