Инспектор и ночь
Шрифт:
Потом она вдруг спохватилась:
— Сколько времени?
— Скоро два…
— Нужно идти…
И так как я тоже собрался встать, незнакомка добавила:
— Не стоит провожать меня. Это недалеко…
— А когда вы вернётесь в город?
— Только к вечеру.
— Какое совпадение. Я тоже думаю вернуться к вечеру. Может быть, вернёмся вместе?
— Что ж, вместе так вместе, — она улыбнулась. — Вам везёт на совпадения.
И вот я целых полдня слонялся без дела по Лидо, несколько раз пил кофе под зелёными, голубыми и жёлтыми навесами, рассматривал витрины магазинов и взвешивал свои мелкие успехи. Потом пошёл
Когда мы с незнакомкой сели на пароходик, море уже стало фиолетово-синим, а небо — холодным и зелёным. Сейчас это было настоящее небо Веронезе, бледное, нежное, такое бледное и такое нежное, что захватывало дух, и казалось, будто и Веронезе был влюблён, когда впервые писал такое небо.
Мы сошли в сумерках на Палаццо Дукале и долго ходили без всякой цели по тесным улочкам, полным людских голосов, теней и неонового света. Потом прошли мимо какого-то заведения с небольшим садом, где кружились в танце пары, оркестр играл какую-то весёлую старинную мелодию, а на деревьях качались разноцветные бумажные фонарики. Мы нашли свободный столик, такой маленький, что наши колени соприкасались, отчего я чувствовал ещё большую слабость. Мы танцевали, как и все остальные, пили пиво, потом опять танцевали, и в голове у меня была такая же неразбериха, как во время лихорадки.
После одного из танцев, когда оркестр выводил заключительные аккорды, мужчины и дамы на танцплощадке по какому-то старинному обычаю стали целоваться. Только я один оставался неподвижным, с нелепо застывшими руками, которые уже не держали девушку, но и не были опущены. Незнакомка подняла глаза и, видимо, заметила мои колебания, потому что в её взгляде мелькнуло нечто вроде сожаления:
— Что же вы, — засмеялась она, — поцелуйте меня!
Я склонился к её розовым нецелованным губам, чувствуя, как у меня зашумело в голове.
Единственный поцелуй, такой, подаренный на ночной танцплощадке при свете бумажных фонариков, конечно, не так уж много для других, но для меня он был откровением. Я допоздна лежал без сна в своём номере и вспоминал об этом поцелуе, а по стенам двигались голубоватые лунные блики, и сквозь открытое окно доносился плеск воды. Всё, что днём казалось мне таким невозможным, сейчас выглядело естественным и близким. Не существует никаких препятствий, никаких препятствий! Нужно только, чтоб пришёл новый день, а разве новый день может не прийти?
Утром я поднялся рано, заказал завтрак прямо в номер и долго вертелся перед зеркалом. Побрившись и умывшись, я, несмотря на бессонную ночь, приобрёл более человеческий вид, чем в предыдущий день. Я надел белую рубашку и повязал самый красивый из своих трёх галстуков. Потом вспомнил, что незнакомка плохо отозвалась о покрое моего серого костюма и надел тёмно-синий, моля небо о том, чтобы день оказался не слишком жарким.
Часы на пристани пробили восемь, я уже ждал пароходик. В первом девушки не оказалось. Во втором тоже. Не увидел я её и в третьем. Эти проклятые судёнышки приходили через каждые пятнадцать минут, а она всё не появлялась. Я сидел на солнцепёке, потный, в расстёгнутой рубашке, с галстуком в кармане, потому что мой официальный вид теперь никому не был нужен. «Наверно, она заболела», — думал
«Нужно поехать в Лидо и там разыскать её», — подумал я нерешительно.
«Но послушай, глупец, если она и в самом деле отправилась на другом пароходе, то, значит, она сделала это, чтобы не встречаться с тобой. Какая польза в таком случае бегать за ней и унижаться?»
Меня мучила жара, голова снова разболелась, не хотелось ни с кем говорить, даже с самим собою. Я вернулся в отель, бросил на стул одежду и лёг.
«Не распускайся и не разыгрывай комедию, как гимназист. — Внушал мне скучный внутренний голос. — Сойди вниз, пообедай и берись за план. До вечера можешь осмотреть по крайней мере два дворца. И положи конец всей этой истории. Хватит ездить в Лидо. По горло сыт я этим Лидо».
Но я продолжал лежать и злиться. Мне не хотелось никуда ходить, не хотелось ничего делать, разве что заснуть, но это было невозможно. Я снова вернулся к мысли о болезни. Я от всего сердца хотел, чтобы она разболелась — только на один день, разумеется, — чтобы на следующий мы могли снова увидеться на пароходике. Она могла бы оказаться на этот раз более любезной, взглянуть на меня не мельком, а так, как смотрит женщина, когда ты ей нравишься, и спросить: «Вы на меня не сердитесь, правда?»
Полуденная тень медленно ползла вверх по стене, и её движение продолжалось вечность. Потом вечерний ветерок приподнял занавеску на окне. Вскоре начало смеркаться. Внизу, на террасе ресторана, заиграл оркестр, мелодия была такой старой и избитой, словно рассказывала о моей истории, об этих избитых и вечных человеческих историях расставаний и горечи.
На следующее утро я долго вертелся, прежде чем встать, потому что мне хотелось пойти на пристань, а внутренний голос спрашивал, совсем ли я потерял рассудок и превратился в игрушку в руках той женщины или ещё могу собраться с силами послать её ко всем чертям.
Нет, у меня не было на это сил. Я вытащил из чемодана новую рубашку, облачился в тёмный костюм и опять отправился на пристань. Незнакомка оказалась в пятом пароходике, на своём обычном месте.
— Какое совпадение, да? — заметила она, когда я встал рядом с ней.
— Вчера вас не было, — отклонил я шутку, потому что не мог снести обиду.
— Да, меня не было.
— Я ждал вас на пристани до обеда…
Я сказал это так, словно констатировал факт, но в моём голосе звучал явный упрёк.
— Вот как? Очень жаль, но я не просила вас ждать меня.
Голос звучал мягко, но от этого слова не становились менее грубыми.
Я замолчал, делая вид, что заинтересовался чёрной ладьёй, гружённой апельсинами, которая двигалась параллельно нашему пароходику. Мне совсем не хотелось разыгрывать роль обиженного, но и прыгать от радости было не из-за чего.
Девушка тоже молчала, несколько насторожившись, поскольку опасалась упрёков и объяснений. Потом, кажется, поняла, что ничего подобного не последует, и, поскольку пауза затянулась, сказала вполголоса:
— Я не хотела обижать вас, но вы знаете ещё с первого дня, что я не люблю дешёвых ухаживаний. Между нами ничего не было и ничего не будет.
Яснее этого невозможно было выразиться.
— Наверно, поэтому вы и не пришли вчера. Чтобы дать мне понять, что ничего не было.
Девушка промолчала.