Инсталляция
Шрифт:
«Сейчас за зонтом пойдет», — подумала Лека и запустила в воздух ещё одну стаю мыльных пузырей.
И правда, Гилька сбегала домой и вернулась с большим пляжным зонтом и большой сестрой.
— Вот этот не хочет меня подвозить! — обиженно тыкнула пальцем в автобус Гилька.
— Нашла проблему, — хмыкнула сестра и пошла обратно.
— А-а-а! — заныла Гилька, раскрыла пляжный зонт, чтобы загородить автобус от света, и тут её начало сносить подувшим ветром. Упираясь ногами и пытаясь сложить зонт, Гилька успела посмотреть на дом и заметить Леку на балконе. Она подтащила сложенный
— Лека, помоги, он меня катать не хочет!
Но Лека только дунула на неё мыльными пузырями, и те разлетелись в разные стороны.
— А-а-а!!! — завопила Гилька. — Ты вредная, Лека!!!
Приличные люди рядом на асфальте рисовали термомаркерами. Все любили термомаркеры, даже взрослые. Тепломаркеры работали только летом и рисовали очень ярко. Чтобы они заработали, нужно было, чтобы на стержень попал тёплый солнечный луч. В остальное время они лежали без дела. Если разобраться, то тепломаркерами было сложно пользоваться — зимой они не работали, в дождь они не работали (да ещё и все рисунки смывались водой), ночью они не работали, дома они не работали… Но зато как все радовались, когда тепломаркерами можно было пользоваться! Они сами по себе были настоящим праздником.
Гилька нетерпеливо высунула язык и подошла к девчонкам.
— Дайте зелёный маркер, очень-очень срочно, — выдохнула она и переступила с ноги на ногу. Те, не глядя, протянули его, и Гилька тут же побежала к автобусу. Она встала сначала на лапу, потом на подножку двери, и попыталась дотянуться маркером до лампочки, чтобы перекрасить её из красного в зелёный. Гилька зловеще улыбалась.
Автобус легко спихнул её на землю, нехотя поднялся, зажёг зеленый свет и открыл дверцу.
— Ура! — завопила Гилька. — Глупый автик!
Пока автобус лениво шагал ко второму подъезду, Лека посмотрела в небо. В нём летели радужные полупрозрачные шарики. Лека подула ещё — и представила, будто мыльных пузырей миллион, и за ними даже не видно неба, только что-то синеватое…
— Хорошо дуешь, — донеслось снизу. — Молодец. Только слабо. Ты сильнее дуй.
— Данька! — обрадовалась Лека. — Наконец-то!
— Ты дуй давай сильнее. Вот так, молодчина. А то скажут, что ты каши мало ешь, ещё и в школу не возьмут!
— Возьмут, куда денутся, — сказала Лека и улыбнулась — пусть говорит вредное, но зато Данька! Даньке можно.
— Я вот дорасту до отметины, — добавила Лека, — и сразу возьмут.
Ей до отметины дорастать, наверное, лето и ещё одну зиму. И ещё одно лето, конечно, потому что кто же летом в школу ходит? Только это если следующая зима будет не длинной, как иногда случается.
А отметина — обычная такая отметина на дверном косяке. Или холодильнике. Где угодно. У каждого она разная. Как-то там вычисляют, вымеряя и взвешивая тебя при рождении. Дорос до школьной отметины — шагом марш учиться. Некоторые глупые люди, когда их родители мерили, приподымались на цыпочках, чтобы скорее в школу пойти. Лека решила, что она, наоборот, будет приседать слегка — вдруг мама не заметит? Хотя она помнила страшную историю, как один мальчик приседал-приседал у отметины, а потом как выпрямился, так сразу до отметины взрослого дотянулся. Но самое
— А знаешь историю? — спросил Данька. — Один мальчик ходил-ходил в школу, и вдруг стал уменьшаться, и доуменьшался ниже своей школьной отметины.
— И что?! — нетерпеливо закричала снизу Гилька.
— Ничего, — сказал Данька. — Совсем уменьшился, исчез. Так что вы лопайте кашу, лопайте, — тут Данька улыбнулся. — Но не сейчас. Сейчас мы идём путешествовать!
— Ура, путешествовать! — заорали приличные люди, рисовавшие на асфальте.
— Он нас подвезёт, — сказала Гилька про автобус, и тот тут же остановился и замигал красным. — Или не подвезёт.
Мы собрались у подъезда и ждали Даньку. Нас было много — я, Лека, пробежалась по дому и собрала всех Данькиных подопечных. Почему-то это были сплошь девчонки, хотя мальчишки в нашем доме тоже вроде водятся. Мы думали, Данька сейчас выйдет с большим рюкзаком, а он вышел налегке, на нём была ярко-оранжевая рубашка и широченные шорты. Мы тоже оделись по-летнему. Хорошо, что у нас теплеет за один день! Правда, если будешь долго спать, то проспишь весну. Поэтому в первый день лета все просыпаются рано (а некоторые вообще не ложатся спать), и день получается очень длинным, почти бесконечным.
— Я поведу вас на пустырь! — сказал Данька. — Что-то мы давно там не были.
— Мы никогда там не были, — поправила его Гилька.
— Молодец, — сказал Данька. — Тебя не проведёшь.
— Проведёшь! — заявила Гилька. — Проведи меня на пустырь, Данька!
— Только наберитесь терпения. Нам пешком долго идти. Автобусы ведь не ходят. Вдохните.
Мы вдохнули.
— Выдохните.
Мы выдохнули.
— Набрались терпения?
— Немножко, — сказали приличные люди.
А Гилька подняла над собой зелёный маркер и решительно направилась ещё к одному заряжающемуся автобусу.
— Вези! — сказала она. — А то закрашу.
Автобус послушно поднялся и открыл двери, и Гилька первая запрыгнула в салон. На автобусе появилась вывеска «Дети». Он неслышно переступал по асфальту, а мы высовывались в окна. Какой наш город стал непохожий на то, каким он был вчера! Вчера кругом снеговиков было налеплено, а теперь на деревьях ягоды зреют.
А на пустыре было не пусто! Там бегали какие-то люди вроде нас с предводителем, совсем не похожим на Даньку. Мы спрятались за холмом, Гилька грозно поднимала над головой зелёный маркер как оружие массового поражения, Данька шептал, чтобы мы сидели тихонько. Холм был такой удобный, что нас за ним совсем не было видно.
— Я открываю школу полётов, — заявила эта девчонка там, за холмом. — Вы приняты.
— Слышали? — шепнул Данька. — Мы приняты.
— Это они приняты, — шепнула я.
— Ну, ты же слышала, что принята? — спросил Данька.
Я кивнула.
— Ну и вот, — сказал Данька. — Я всех нас поздравляю. Мы молодцы.
А эта незнакомая нам девчонка сказала:
— Занятия каждый день по четыре часа. Не ныть, не клянчить, не отлынивать.
— Ясно? — переспросил Данька, и все закивали.