Инсталляция
Шрифт:
Он взглянул на мисс Люсию — её пингвин мчался на передачу эстафетной палочки, и мисс Люсия вот-вот ринется к победе.
— Ну? — нетерпеливо сказал Рони.
— Сейчас-сейчас, — сказал мистер Эдвардс, наблюдая, как на дистанцию выходит мисс Люсия.
Он стал пятиться и говорить:
— Вперёд! Смелее!
Мисс Люсия была плохим бегуном. То ли она редко выходила из дому, то ли так прикипела к своим пингвинам, но её бег даже ходьбой нельзя было назвать, а так — шлёпанье…
— Ещё немного!
Мистер Эдвардс чуть не упал от внезапного препятствия. Оборванная им финишная лента полетела на пол, а зрители — пингвины и люди — закричали со всех сторон:
— Поздравляем! Поздравляем! Победа!
Мистера Эдвардса осыпали цветами. Мистера Эдварса несли на руках. Оттуда, сверху, он увидел плачущую мисс Люсию, и пробормотал:
— Пусть мои пингвины…
— Слышать ничего не хочу про ваших пингвинов! — злобно крикнула мисс Люсия и величаво прошла мимо, роняя на беговую дорожку слёзы.
На мистере Эдварсе уже была медаль — он даже не заметил, когда она появилась. Рони тащил тяжеленный кубок, Энди радостно прижмуривался, Смит гордо выпячивал клюв, Гектор насвистывал песню.
Пингвины неслись по небу, и, удерживаемый ими, летел мистер Эдвардс — пятый в эстафетной команде.
Пингвины не могли понять, чем он так расстроен, но точно знали, что это пройдёт завтрашнему дню, ровно к 8.30 утра.
Зал с красивой инсталляцией в центре
Про доброту людскую
Устроился я на полу между туалетом и ванной милостыню просить. Шляпу перед собой положил — внушительную такую, широкополую, лицо жалостливое состроил и давай ныть:
— Люди добрые, мама и папа! Помогите чем можете, не дайте пропасть родному человеку!
Никто не откликнулся. Это потому, что папа с мамой в комнате, а я неправильное место выбрал. Я пересаживаться не стал, но завопил:
— Люди добрые! Соседи, горожане, сограждане! Помогите чем можете! Улица Народная, дом пятнадцать, квартира…
Тут папа выглянул ко мне:
— Что вопишь, как резаный? Чего тебе?
— Милостыню, — говорю я. — Подайте, дяденька.
Папа рассердился:
— Какой я тебе дяденька?
Я посмотрел на него и сказал:
— В штанах-трениках.
— О-о-о! — взвыл папа и побежал за мамой.
Я состроил жалостливую рожу и давай у противоположной стены милостыню просить. Пришла мама, а я ей сходу:
— Тётенька, шапка пустая уже третий день! Подайте, не будьте как вон тот дяденька! — я показал на папу дрожащей рукой.
Мама скрестила руки на груди и сказала:
— Ты бы хоть спел или сплясал. Что мне за
Я ей объяснил:
— А я потому что несчастный.
Мама настаивала:
— Несчастные тоже могут петь и плясать.
— Ай, люли, люли, — спел я.
— Не ве-рю! — сказала мама. Она всегда не верит по Станиславскому, хотя сама по себе верит.
— А как же шляпа? — жалостно спросил я и стал бить шляпой по полу. — Ай, подайте, умоляю ваши мозги и органы чувств…
Папа с мамой переглянулись и зашушукались. Я прислушался, даже пополз к ним, держа шляпу в одной руке, и приподнялся на коленях.
— Достал, — бурчал папа маме на ухо. — Получит двойку и давай зубы заговаривать.
— Точно, — сказала мама. — Промолчал бы — никто и не заметил.
Папа предложил:
— Пойдём уже дневник смотреть, а не эту комедию.
Они развернулись, я выпустил шляпу из рук, захватил папу за правую ногу, а маму за левую. Они волочили меня по полу в мою комнату, я отчаянно кричал:
— Подайте! — и смотрел назад, как по скручивающейся коридорной дорожке спешит за мной пустая широкополая шляпа.
Инсталляция
— Ребята, перед вами картина «Мальчик в мячике». Опишите её.
Кузнецов завозился и заоглядывался. Все сидели так тихо, что было хорошо слышно, как возится и оглядывается Кузнецов.
— Кузнецов! — сказала учительница.
Кузнецов поднялся и почесал затылок.
— Чё делать-то?
Учительница глубоко вздохнула и показала на доску. К ней кнопками была прикреплена бумажная репродукция. Учительница постучала по репродукции и сказала:
— Опиши.
— Легко вам говорить, — покачал головой Кузнецов. В классе захихикали.
— Кузнецо-ов, — протянула учительница и снова постучала по картине. — Я жду.
— Я не могу, — улыбнулся Кузнецов, — я не готовился.
— К чему тут готовиться, Кузнецов? — спросила учительница. — Вот искусство. Вот ты. Можно сказать, онлайн. Расскажи, что видишь.
Кузнецов растерянно огляделся, несильно пнул парту и предложил:
— Пусть Сафронова расскажет. Она про искусство лучше знает.
Катя Сафронова уже возвысилась над партой, когда учительница покачала головой:
— Сафронова, конечно, расскажет. Но мне надо, чтобы ты рассказал, Кузнецов. Мне надо, чтобы работала твоя голова, а не Сафроновой.
Сафронова села за парту и заметно обиделась. Кузнецов вышел к доске и первый раз взглянул на картину.
— Чё? — сказал он и отступил на пару шагов.
— «Мальчик в мячике»! — торжественно сказала учительница. — Наконец-то искусство поразило тебя, Кузнецов. И ты спасовал перед ним, Кузнецов. Эх, Кузнецов, Кузнецов.