Инсталляция

Булавин Евгений

Гриша перебрался обратно по проводам и вылез из кабинки. Сидевшая за монструозной установкой Лейла жестом подозвала его к себе, протянула наушники и освободила стул. Дождавшись, когда гость усядется, Миша замахал ручищами:

— Алё-ё! Как слышно?!

Гриша показал большой палец.

— Я-тя слы-ышу, не молчи-и! Го-ош, рубани аккордец!

Шансонье, поразмыслив, заиграл грустный перебор, столь знакомый большинству подъездов страны.

— Ля минор? Миша разочарован! Эй, Гриш!

— А?

— Запомина-ай, как звучит!

А тепе-ерь…

Миша схватил мешок за оба конца и поволочил в другой угол. Звучание гитары стало меняться, словно кто-то вдруг забаловался с режимами на плейере. Все эти «обычно», «классика», «рок», «джаз»…

— Поверить не могу…

— Каррто-оша! — точно гимн победы пророкотал Миша. — Да ты гля-янь!

Он перевернул мешок вверх тормашками, и гитара вдруг заскрежетала, как несмазанная железяка.

— Девяносто четвё-ёртый — «Решетки-решеточки», «Не хочу, я Юля, в Магадан»… А э-это!..

Он почти скрутил мешок в восьмёрку и в таком виде передвинул ближе к центру камеры, почти под ноги Гоше. Гитара вдруг стала звучать как потёртая запись на грампластинке.

— Шаля-япин! Зна-аешь Шаляпина?

— Н-не помню… — промямлил Гриша. Он и чудесные свойства «картоши» не успел переварить…

— Молодё-ёжь! На те две тыщ четвёртый…

Миша поставил мешок на пару метров правей и вертикально.

— Вот девяносто пе-ервый — эт две тыщ четвёртый, только плашмя… А на-абок — девяносто шестой. Терь ясно, пошто русский блатня… шансо-он — всё?

— Ты перепробовал все позиции… картоши?

— Во-от! — поднял палец Миша. — Даже о-он понял! А Гришанька-то у нас… амнезия. Я ж всё-ё перепробовал! И так, и эдак, на стул, на верёвки — без толку!

— Хиромантия это, Мыша! — заявил исполнитель, продолжая механически наигрывать. — Есть же суперпозиции, как ля минор. Аксиомы! А вообще, пробовал ставить картошку за пределы кабинки?

— Го-ош, ты музыкант? Ка-ак на акустику кабинки повлияет мешок за пределами кабинки?.. Про-обовал, конечно!

Гоша покачал головой, завершил перебор коротеньким пассажем и воззрился через плечо на Мишу.

— Повеселились, отдохнули, хватит!

Гигант обречённо, но утвердительно вздохнул. Видно было, что творческие споры служили ему своеобразным дефибриллятором. Шансонье перевёл глаза на Гришу.

— Не возражаешь, мой друг?

— Конечно, нет!

— Зашибись! И да, Мыш, верни картошку на две тысячи седьмой.

— Карто-ошу! — проворчал творец, оттаскивая мешок обратно в угол. Бросив выразительный взгляд на Лейлу, он вышел из кабинки. Новоявленный Гриша отдал ему наушники и слез со стула.

Гоша со звонким хлопком потёр руки:

— Остановились мы на «мусорке»!

Лейла положила руку на плечо Мише.

— Смотрю, без чая здесь никак.

— Покре-епче!

— Валерьянки, что ли?

— Две-е капли!

— Всё так безнадёжно?.. Гриш, ты устраивайся на диван, я быстро. Или ты со мной?

Гриша

сказал, что ему интересно поглядеть на Мишу в естественной среде. Лейла улыбнулась и с плохо скрываемым облегчением убежала в подвал. Вежливость вежливостью, но кто вытянет целый день в компании беспамятного мужика? Гриша это подозревал — потому, на самом деле, и остался.

Диван стоял у дальней стены, в страшных двадцати шагах от кабинки. Видно было, что пользовались им только в случае крайней необходимости. Сидение жалобно скрипнуло под его весом, прогибаясь значительно сильнее, чем он… привык? Гриша сел ровно по центру, меж гигантским пакетом, набитого лапшой быстрого приготовления, и свалки из запечатанных блоков сигарет.

Пока самый обычный мужчина ощущал себя хранителем альфы и омеги подвального искусства, музыкальный процесс бурлил на полную. Сосредоточенного творчества хватило на четверть часа. Гоша начал спотыкаться на одном и том же фрагменте, то не вытягивая голосом, то творя нечто несусветное на грифе. С каждым разом комментарии о собственном провале теряли в юморе и приобретали в мате. А Миша, как назло, принялся зевать в изгиб локтя, провоцируя ошибки там, где раньше всё шло как по маслу.

В какой-то момент Гоша отставил гитару колотящимися от нервов руками.

— Передвинь грёбаный мешок!

— Дело не в мешке-е…

— Конечно, Мыш! Дело в твоей кислой морде!

— Ми-иша…

— Ты не хочешь, чтобы у меня получилось, подлюка!

— Шансон — всё-ё…

— Какая гнида! — взревел Гоша. — Сколько можно, Мыша?!

Творец провёл себе ладонью по лицу, дабы потушить вспыхнувшую агрессию.

— Миша — не Мыша, не Шыша и не Пыша! Ми-иша — это Миша! Миша…

Крякнула дверь в подвал, и в студию ввалилась Лейла, позвякивая чайником да тремя чашками на подносе.

— Как дела, ребят?

— Шансон — всё, — сообщил Гоша.

— Оу! Ну… Вы чай-то будете?

Не прошло минуты, как вся честная компания расселась вокруг монструозной установки. Свой стул Гоша притащил стул из кабинки, а остальные наскрёб Миша — за поломанными микрофонными стойками. Творцы сели друг напротив друга, по бокам установки, но взглядами старались не встречаться. Гриша расположился на месте оператора рядом с Лейлой.

— Прости, Гриш, но тебе не положено, — сказала хозяйка, разлив чай по чашкам. — В твоём-то состоянии…

— Кстати о моём состоянии…

— Одну минуту, мой дорогой друг, — вскинул Гоша ладонь. — Мы…иш, ты не думал, что «шансон — всё» в том числе из-за твоего отношения?

— Я на диван… — тихонько проговорил Гриша.

Хозяин проводил его взглядом, пожал плечами и одним глотком втянул в себя содержимое чашки.

— Это интере-есное предположение, Гыша.

— Скажи, Гош, ты нам сколько песен принёс? — подлила ему из чайника Лейла.

— Да, Гыгыша, скажи! — поддакнул Миша, схлопотав от неё локтём в ребро.