Инстинкт?
Шрифт:
Тут был резон. Мое поколебавшееся восхищение ею в какой-то мере восстановилось.
В редакции – заваленные гранками столы – навстречу нам поднялись темноволосый крепыш с резкими движениями и высокий блондин.
– Наконец-то, Вьюра! Принесла?.. А то мы уже зашиваемся.
Девушка подала крепышу листки. Вскользь глянув на меня, он погрузился в чтение.
– Так… Так… Ну что же, по-моему, очень хорошо. Даже править не надо. Посмотри, Втв, – он обратился к блондину. – И сразу понесем главному.
Блондин прочел стихотворение дважды и победно взмахнул листками в воздухе.
– Превосходно! Пошли.
Черт побери! И печать тут, оказывается, – ритуал.
– Но позвольте! Точно такое же было во вчерашнем номере. Слово в слово. У вас есть подшивка? Посмотрите.
– Какая подшивка?
– Вообще архив. Старые
– Их нельзя сохранять! Вы что? – Блондин смотрел на меня со страхом.
– Подождите! Я, кажется, понимаю. – Крепыш шагнул ко мне. – А вы не оттуда?.. Не с края?
На всякий случай я неопределенно пожал плечами.
– Извините наше любопытство, – вмешалась девушка. – Говорят, раньше с края приходили многие. По человеку в год или два. А в последние двадцать лет никого.
(Значит, кроме города, здесь еще какой-то «край».)
– Как вы устроились с жильем? – спросил блондин. – Хотя теперь свободных помещений много. – Повернулся к крепышу. – Крдж, пошли. Шеф подпишет и сразу в набор. Мы сейчас вернемся.
Девушка кивнула мне. Трое вышли и стали подниматься по лестнице.
…Я выглянул на улицу. Пусто. Для ускорения пути выпрыгнул в окно и в глубокой задумчивости побрел проспектом.
Полуденная жара загнала жителей в дома. Немногие прохожие стали представляться мне замаскированными муравьями. Гигантскими, которые под мягкой белой кожей скрывают трехчленное, покрытое твердым хитином тело, голову со жвалами-рогами, три пары растущих из груди тонких длинных ножек. И девушка тоже. (Содрогнулся, отгоняя фантастическое видение.) Но ведь правда! Все население города-муравейника, побуждаемое слепым инстинктом, ни для чего сбегается на площадь, в разных залах музея смотрит одну и ту же картину, перечитывает вечно одну и ту же газету, без выбора питается одинаковой пищей. Так же, как обитатели муравьиной кучи обязательно убивают попавшего к ним по ошибке чужака, так и крестьяне, едва услыхав, что я не иакат, набросились на меня.
В энтомологии я слаб, даже не сумею с первого взгляда отличить ручейника от златоглазки. Но если о муравьях, то понятие трофаллаксиса мне знакомо, и для меня нет загадки, чем же объясняется ежедневная без выходных усердная деятельность каждого насекомого, направленная на обеспечение нужд муравейника. Если, спрашивал я себя, система поведения, передаваемая генами от одного поколения к другому, позволила нашим крошечным земным мурашам овладеть такими изощренными формами активности, как, скажем, выращивание и даже выведение определенного сорта грибов, чем хуже здешние существа?.. Почему бы им, пользующимся преимуществом «человекоподобия», то есть высоким ростом (значит, хорошим обзором окружающего мира), ненужными им для передвижения (следовательно, освобожденными для работы) передними конечностями и всем прочим, что на Земле отличает внешний облик людей от животных, не дойти именно инстинктивно до выплавки и обработки металлов (отсюда тракторы), до издания газеты, и, наконец, сочинения стихов, всегда одинаковых, так как инстинкт – постоянно одни и те же реакции на неизменные требования?..
Между тем небо над городом постепенно делалось из зеленоватого голубым, поднялся легкий ветерок, воздух посвежел. Мысли мои приняли новое направление – вероятно, оттого, что хотелось как-то примирить себя с девушкой. С другой стороны, думал я, так уж ли много мы, человеки, отличаемся от муравьев? Поведение насекомого, у которого отсутствуют ум и заранее намеченная цель, есть лишь серия готовых ответов на бомбардировку раздражителями из внешней среды: светом, температурой, запахом, вкусом пищи и тому подобным. Ну а для людей среда разве является нейтральным пространством, где развивайся как хочешь? Неужели она не образует нас?.. Как и у животных, наше поведение создается и поддерживается его же (поведения) последствиями. Либо положительным, либо наоборот. Первые ободряют нас двигаться по избранному пути, вторые остерегают. Потому что важно не только то, какова была среда до нашей реакции, но и какой она стала после того, как мы что-то сделали. Богомол, напавший на жука-бомбардира, временно ослеплен горячей жидкостью, извергнутой из брюшка предполагаемой жертвы, и, по всей вероятности, научится другой раз к бомбардиру не соваться. Когда балованный аспирант-позвоночник
Тут я почувствовал, что желание внутренне породниться с девушкой-«поэтессой», которую я и увидеть-то еще хоть раз не предполагал, заводит меня далеко, к мысли о полной несамостоятельности человека. Взялся с другого конца.
Да, муравьиное сообщество процветает на Земле, потому что маленькие слабые нервные системы сотен тысяч его членов складываются в одну большую мощную благодаря непрерывному обмену химическими сигналами через пищу. Муравьи постоянно облизывают друг друга, делятся содержимым своих желудков, образуя единый организм, способный на такое, что не по плечу ни муравью-одиночке, ни даже в миллион раз превышающему его размером и силами крупному животному. Однако не так ли у людей? Сравнение города с муравейником банально в литературном смысле, но истинно социологически. Каждый из нас, людей, обладает лишь ничтожной долей знаний, умений и сил, чтобы на современном уровне прокормить себя, одеть, построить, отопить и осветить жилище, вылечиться в случае болезни, выучиться, развлечься, создать семью, вырастить детей, добраться за двадцать или миллиард километров до места своей работы и вернуться обратно. Все, и великое и мельчайшее, создано тем же трофаллаксисом, то есть обменом, осуществляемым через многочисленные инфраструктуры связи, транспорта, распространения и хранения информации (даже выращивания ее – компьютер) банковского дела – государственного и частного, – которое только и способно аккумулировать необходимые средства для создания мощного агропромышленного комплекса. Причем речь идет не только о достижениях в сферах науки, производства, искусства, но также политики, дипломатии, осуществивших в конце последнего столетия переход к новому мышлению, что позволило человечеству, кроме всего прочего, выйти к звездам. Короче говоря, человек значим лишь как частица человечества. А раз так, не грозит ли и нам судьба общественных насекомых, застывших после некоего рубежа на месте? Отдельный муравей (в отличие, скажем, от носорога или медведя) пожертвовал индивидуальностью ради нужд многочисленной семьи. Но постоянное усложнение общечеловеческой экономики может в конце концов привести к тому, что личность станет все меньше значить в сравнении с ролью человека как составной части общественного механизма. Тогда остановка, деградация. Станем похожи на иакатов, в свою очередь напоминающих муравьев, чья жизнь скучна и может разнообразиться лишь катастрофами – наводнение, пожар, нападение врагов.
Вообще долгие полеты в одиночестве приучают к размышлениям глобального масштаба. И тут парадокс. Заниматься большими проблемами означает брать на себя риск больших ошибок. Не размышлять – погрязать в невежестве…
Вдали я увидел море, сегодня не буро-зеленое, как обычно (собственно, как вчера), а синее. Оно утеряло облик мелкой спокойной лужи, стало глубиной, простором, величием. На горизонте белела светлая полоса волнения, какую я тут впервые видел.
Прибавил шагу. Мысли опять возвратились к местным странностям.
А машина?! Та, что бормочет, хлюпает в трубах. Кем создана – не этими же вялыми посетителями столовой.
Вступил на пляж. Из-за ветра, может быть, он был совсем пуст. Сел. Смотрю на морской горизонт, так напоминающий Землю.
Сзади быстрые шаги. Вскакиваю, оборачиваюсь.
Учащенно дыша, рядом стоит девушка. Одна.
– Что случилось?.. Мы вас обидели?
– Э-э-э… м-м-м… Нет, конечно.
– Но вы сразу ушли. Я с третьего этажа видела вас на улице. Ни минуты не подождали.
Я сказал:
– Давайте выкупаемся. Умеете плавать?
Она с готовностью кивнула.
– Тогда на остров. – Это вырвалось у меня как-то само собой.
– Куда?
– На остров. Этот.
– Какой? Где? – Она быстро оглядела горизонт, как-то при этом промахнув остров. – Вы шутите. Не знаю здесь никакого острова. И никто.
Бог ты мой! Значит, она тоже не видит, на миг даже сам засомневался – вдруг мой индивидуальный мираж.
– Ну просто поплаваем.
– С удовольствием.