Институтка. Любовь благородной девицы

Вяземская Ольга

– Простите, Анастасия Вильгельмовна, – едва заметно понурилась та. – Я больше не буду…

– Будете, душенька, будете. Только старайтесь делать это не так явно. И выбирайте моменты, когда вашим подругам и в самом деле помощь требуется. А нынче просто послушайте мадемуазель Александру.

Маша кивнула молча, да и что толку спорить с мадам Рощиной, когда она кругом права. «И подсказывать будем, и не очень обращать внимание на учителей. А то, что Саша дело говорит, неудивительно. Не дура же она в самом-то деле. Да и к естественным наукам склонность имеет. Не зря господин профессор третьего дня за чаем

сетовал, что среди его студентов куда как мало столь способных девиц и юношей и что даже усердные в учении далеко не так умны, как институтки. «И вы, Машенька, и ваши подруги по классу – вы все просто мечта преподавателя, его самый сладкий сон…»

Мария покраснела. Ох, как бы ей хотелось, чтобы она и в самом деле была самым сладким сном профессора Яворского…

Тем временем мадемуазель Лорер-старшая («на целых двадцать минут старше, душеньки, на целых двадцать минут!») закончила отвечать.

– Отлично, мадемуазель. Вы заметили самое главное и смогли сделать выводы. Я доволен вашим ответом. А теперь, барышни, кто мне скажет, что общего в нынешней осени и осени, предположим, прошлой?

К удивлению многих, да и профессора в том числе, подняла руку Лиза Журавская. Девушка была отличницей все годы обучения, от самого первого дня, однако многие преподаватели сокрушались, что берет она не столько разумом, сколько упорством да усидчивостью. Но вдруг девушка изменилась? (Многие преподаватели лелеют в душе мечту, что их ученики разом вдруг поумнеют и изучат предмет в совершенстве.)

– Общим остался ход светил, профессор, – начала ответ Лиза. – Точно так же, как прошлой осенью, да и позапрошлой, да и десять лет назад, солнце ниже поднимается над горизонтом. Светила в ночном небе тоже изменили свое положение, ибо планета идет раз и навсегда указанным путем. Точно так же, как и прошлой осенью, и позапрошлой, улетели в теплые края перелетные птицы. Должно быть, собирается залечь в спячку и медведь… ежели, конечно, берлогу обустроит где-нибудь севернее и снег там найдет.

Профессор усмехнулся словам девушки. И ответила, и правильно ответила, и сразу на два вопроса. Да, ему бы таких студентов… Ох, какими бы сладкими да радостными были дни на кафедре!

– Все верно, мадемуазель Журавская. Космическим явлениям погодные катаклизмы не указ. Да и разве сие есть катаклизмы? Придет и в наши края зима, пусть и малоснежная, мягкая… Ежели со столицей или Москвой сравнивать. И не вспомним мы следующей весной, как радовались погожим осенним денькам.

– Вспомним, профессор, – робко возразила Маша Бирон. – Разве не вспоминали мы позавчера, каким было нынешнее лето и чем оно отличалось от лета прошлого?

– Вы правы, мадемуазель Бирон, правы. Напомните, о чем мы тогда беседовали?

– О том, как реки питают озера, как подземные воды питают болота и как образуются топи и зыбучие пески.

«Да, душенька, об этом мы и беседовали. А еще я отчего-то подумал, что с удовольствием пригласил бы тебя в семейное наше имение под Полтавой, где не бывал… да уж, почитай, три года, с тех пор как моя Марьюшка умерла. Подумал, что тебе бы понравились сады и речушка, что бегала бы ты по выгону и смеялась бы так же звонко, как Танюшка, моя старшенькая…»

– Но отчего мы вспомнили о подземных водах? Отчего заговорили о болотах?

– Из-за того, что перед

этим заметили, что зима перед прошлым летом была, на удивление, изобильно снежной. Что снег, растаявши по весне, не только пополнил собою реки да ручьи, но также и обогатил воды подземные, подняв их уровень. А посему при прогулках по песчанистым почвам, по весне особенно, хотя и летом тоже, следует быть осторожными, ибо зеленая полянка на поверку может оказаться болотцем или песком зыбучим, где и зверюшка мелкая могилу найдет, да и человеку не поздоровится.

– Верно, мадемуазель, все верно.

– Болото… Пески… – В глазах у Лизы помутилось.

Эти два простых слова опять ввергли ее в водоворот ужаса, из которого она с таким невероятным трудом выбралась поутру. А теперь снова перед ее глазами была деревянная стенка брички, спереди, с облучка, опять доносился гнусавый, с издевкой голос, и огромная зеленая поляна между высокими соснами манила и пугала одновременно.

Девушка опустилась на скошенную и изрядно привядшую траву, трясущейся рукой попыталась развязать двойной бант, которым была стянута у горла накидка. Ноги ее не держали, в ушах звенело, вместо осеннего сада перед взором плясали цветные круги, и отчего-то сильно пахло пионами, которым неоткуда было взяться в ноябре на клумбах или куртинах.

Обморок у семнадцатилетней девицы… Что может быть более естественным? Однако институтки заметно перепугались, струхнула и мадам Рощина, ведь ее ученицы вовсе не были оранжерейными цветками. Растерялся, пусть и всего на миг, даже профессор. Однако уже в следующее мгновение он пришел в себя и стал тем, кем был когда-то, – полковым врачом, вытаскивавшим раненых прямо из-под пуль.

– Маша, приподнимите Лизе голову. Да хоть шляпку подложите, что ли… Да, так лучше. Давайте вместе повернем ее на спину. Нет, не надо воды, она не поможет. Ну что вы, душеньки, перепугались? Страшно-то отчего? Обморок, кровь от головы отлила… всего-то! Сейчас все будет в порядке.

Профессор отбросил трость, на которую опирался, осторожно опустился на колени рядом с Машей Бирон и потянул тело Лизы на себя, так чтобы поднять повыше голову и плечи.

– Маша, давайте вашу шляпку. Нет, лучше сами обмахивайте лицо Лизы. Да, вот так, не очень сильно. Мадам, отведите девушек в класс – урок, пожалуй, можно считать оконченным. Мы вас догоним.

– Нет-нет, Иван Акимович, мы останемся и поможем вам.

Профессор поморщился – случай был рядовым, хрестоматийным. И помощь никакая не нужна была, просто несколько минут – и девушка сама, безо всякой суеты пришла бы в себя. Но этот класс сильно отличался от всех прочих. Опять же, выпускниц следовало готовить ко всему, что могло случиться в жизни.

– Хорошо. Анна, да, вы, бегите к доктору Фомину за нашатырем в лазарет. А вы, Александра, начинайте осторожно растирать Лизе щеки. Можете и уши захватить. Не сильно, но так, чтобы кожа покраснела. Да, вот так…

Девушки послушно исполняли все указания профессора, особенно Анна Юшневская, которая здорово испугалась и была рада, не показав своей трусости, помочь подруге.

Веки Лизы дрогнули, бледность отступила, глубокий вздох показал, что девушка приходит в себя.

– Ну вот и хорошо, душенька, – проговорил профессор едва слышно. – Умница. И нашатырь не понадобился.