Инструктор спецназа ГРУ
Шрифт:
— Что правда, то правда, — вздохнул Мещеряков. — Тяжело без тебя, Илларион» — признался вдруг он. — На полигоне бардак, и вообще… Может, вернешься? Тем более, будешь под моим присмотром, да и ребята, в случае чего, в обиду не дадут.
— Ты что же, друг Андрюша, «крышу» мне предлагаешь? Нет уж, спасибо. Да и протекает твоя «крыша».
Глядя на загрустившего Мещерякова, Илларион вдруг дурашливо подмигнул и, имитируя голос деревенской дурочки, тоненько пропищал:
— Нэ журыться, дядьку, нэ журыться, любы. Пидэмо
— Сам сочинил? — вяло поинтересовался Мещеряков.
— Так точно.
— Оно и чувствуется. Только вот «в губы» — это как-то сомнительно получилось. И потом, с каких это пор ты у нас хохлом заделался?
— А я, как ты знаешь, воин-интернационалист.
— Да, — медленно произнес Мещеряков. — А помнишь Кабул?
— Помню, — ответил Илларион, решив про себя, что полковник, должно быть, перед встречей все-таки основательно проинспектировал нелегальное содержимое своего сейфа.
Но тот вдруг сел очень прямо и, низко наклонившись над столиком, тихо и раздельно сказал:
— Так вот, капитан, это тебе не Кабул. Сглотнут и косточек не выплюнут, понял?
— Понял, — сказал Илларион, но Мещеряков уже одним движением, как лекарство, выплеснул в рот коньяк и, бросив на скатерть мятую бумажку, поднялся из-за стола.
— Будет нужда — звони, — сказал он. — Чем смогу, помогу.
— Подожди, Андрей, — окликнул его Забродов. — А как твое расследование?
— Пока ничего нового. Извини, брат, спешу. Потом как-нибудь обсудим. Я твою помощь ценю.
— Я твою тоже. Спасибо тебе, полковник.
— Не за что, капитан. Смотри в оба.
Мещеряков вышел, а Илларион Забродов еще долго сидел за угловым столиком, задумчиво глядя, как за темными стеклами падает на Москву кажущийся серебряным в свете фонарей дождь.
Илларион Забродов уже вернулся со своей ежедневной пробежки, неизменно сопровождавшейся физическими упражнениями и боем с тенью у расположенного в ближнем скверике фонтана, принял душ и только-только сел за стол с намерением плотно позавтракать, как в замке входной двери провернулся ключ.
Забродова словно ветром сдуло с кухонного табурета и, только прижавшись спиной к выступу стены, отделявшей прихожую от кухни, он сообразил, что сегодня пятница и это, скорее всего, пришла пожилая женщина из соседнего подъезда, которая раз в неделю за небольшую плату наводила порядок в его логове.
Его догадка подтвердилась немедленно.
Как всегда, когда не была уверена, дома ли хозяин, Вера Гавриловна постучала в открытую дверь и с порога спросила:
— Есть кто дома, или нет никого? Принимайте гостей!
Забродов расслабился, только сейчас заметив, что инстинктивно принял боевую стойку. Хорош бы он был, заломав пришедшую помочь с уборкой старуху прямо на пороге собственной кухни! Вера Гавриловна — женщина хорошая, но весьма и весьма разговорчивая и в подругах числит целый квартал — это не
— Я здесь, Вера Гавриловна, — откликнулся он, выходя из кухни. — Как раз завтракать сажусь. Не составите компанию одинокому мужчине с обилием вредных привычек?
— Спасибо, я только что из-за стола. Вы пока завтракайте, а я в комнате приберусь.
— Напугали вы меня, Вера Гавриловна.
— Ну да? — не поверила та. — Это как же меня угораздило?
— Забыл, что сегодня пятница, думал — воры лезут.
— Ишь ты, — поразилась старуха. — Ну, вам ли воров бояться! Слыхали мы, как вы с ворами управляетесь, соседка ваша рассказывала. А ведь это Катькин пацан накаркал, глаза его бесстыжие!
— Что накаркал, Вера Гавриловна?
— Да вот, что вы меня за вора-то приняли. Ведь что вышло-то, — говорила она, успевая в то же время ловко передвигать мебель, беспощадно искореняя малейший намек на пыль. — Приехала ко мне вчера племянница. Она в Черемушках живет, сынишка у ней, а мужа нету. У вас, у молодых, нынче мода такая — без мужиков рожать, от одной сырости.
— Я не рожал, — серьезно сказал Илларион, — честное слово, ни разу.
— Ну и зря, — без всякой логики сказала вдруг Вера Гавриловна. — Такой мужик пропадает! Эх, будь я помоложе!
— Вы и сейчас очень даже ничего, — сказал Илларион. — Так бы и откусил кусочек.
— Вы вон лучше яичницу свою кусайте, — посоветовала старуха, — а то совсем простынет. Стара я уже с молодыми забавляться — не ровен час, рассыплюсь. Да я и в молодости не больно-то любила, чтобы кусались — очень я щекотки боюсь.
Она постояла немного, видимо, что-то такое припомнив, спохватилась, махнула в сторону Иллариона тряпкой и продолжала прерванный рассказ.
— В общем, оставила она мне постреленка этого, Вовку, значит, своего, а сама куда-то ускакала — известно, дело молодое. Вот он меня, паршивец, и спрашивает: ты, говорит, баба, где работаешь? Известно где, говорю, по квартирам хожу, прибираться помогаю, кому недосуг. А, говорит, бабуля, так ты домушница! Илларион расхохотался.
— Вера Гавриловна, — воскликнул он, — вы-то откуда знаете, кто такие домушники?
— А как же, — с достоинством отвечала пожилая женщина, — я детективы очень даже уважаю, да и телевизор смотрю опять же. Да что телевизор! — воскликнула она, воодушевившись. — Ты посмотри, милок, что кругом-то творится! Я уж про воров, про домушников этих, да про хулиганов всяких и не говорю. Люди ведь пропадают, и ни следа от них, ни весточки!
— Все-то вы ужасы рассказываете. Вера Гавриловна, — не меняя легкого тона, отмахнулся Илларион. — Что там ваши подружки опять выдумали?