Инструмент
Шрифт:
— Конечно, конечно! Я думаю, это можно будет устроить, доктор Лукас, — сказал пластиковый субъект, теперь уже понимающим тоном сообщника.
— Безусловно, — сказал Янк Лукас.
Он сытно пообедал у себя в номере, потребовал, чтобы ему принесли газеты, журналы и коробку конфет и два дня и две ночи без всяких усилий переходил от прежней жизни к той, что уже началась. Он ел, и спал, и ездил в такси к ничего не значившим для него зданиям Гарвардского университета, и проводил время в парке. Он гнал от себя все мысли, особенно те, что были связаны с тягой в Нью-Йорк, которая началась после первой же хорошо
Стоило только Янку войти в свою квартиру, как он почувствовал запах газа. Он притворил за собой дверь и понял, что запах — плод его воображения. Он стал ходить по квартире, принюхиваясь. Ничем таким не пахло. Но ему было ясно, что если жить здесь, этот запах будет преследовать его, и он не стал распаковывать чемодан. Он позвонил Эллису Уолтону.
— Я хочу перебраться в гостиницу. Могу я себе это позволить?
— Надеюсь, вы не замахнулись на «Уолдорф Асторию»? — сказал Эллис Уолтон. — Что-нибудь вроде «Алгонкуина»?
— Это куда Пегги Макинерни водила меня завтракать? Мне там понравилось.
— Они тоже здорово дерут, но вы это осилите. Хотите, чтобы я поговорил с ними?
— А можно? Меня там не знают.
— Сейчас не знают, зато потом будут знать, — сказал Эллис Уолтон.
— И так, чтобы сегодня же переехать?
— Уже сегодня? — сказал Эллис Уолтон. — О-о, Янк, я ничего не обещаю, но посмотрим, может быть, и удастся.
Позже Эллис Уолтон позвонил ему: можно переезжать в «Алгонкуин» сегодня вечером. Янк распаковал свой чемодан, выбросил старые рубашки и халат в корзинку для бумаги, а освободившееся место заполнил рукописями законченных и незаконченных пьес. Оглядев напоследок квартиру, он не нашел больше ничего такого, что хотелось бы сохранить. Потом спустился вниз, поймал на углу такси и, стараясь не быть чересчур драматичным, сказал самому себе, что видел эту квартиру в последний раз.
На следующее утро он, почти как Байрон, проснулся знаменитым. Другими словами, развернул газету и прочел сообщение о том, что Зена Голлом согласилась выступить под эгидой Эллиса Уолтона в новой пьесе никому не известного автора по имени Янк Лукас. В статье говорилось далее, что мисс Голлом ищет возможности показать себя в пьесах новых драматургов и что супруг Зены, Бэрри Пэйн, заинтересовал ее этой рукописью после случайной встречи с Лукасом в «Автомате», где Лукас занимался уборкой посуды со столов. Пока пьеса переделывалась, финансировал Лукаса мистер Пэйн, и он же будет сотрудничать с мистером Уолтоном в ее постановке.
— Читали «Нью-Йорк таймс»? — спросил Лукаса по телефону Эллис Уолтон.
— Только что кончил, — сказал Янк Лукас. — Бэрри Пэйн финансировал меня! Умилительно! Вам, я думаю, это тоже понравилось. Не знаю, позвонить туда, вправить им мозги?
— Это ничему не поможет. Вырвать у «Таймса» опровержение немыслимо.
— Печатаем все, что угодно, то бишь что нам угодно, — сказал Янк Лукас. — Ну что ж, если вас это не возмущает,
— Все дело в привычке. А мне уже телефон обрывают с предложениями вложить деньги в постановку вашей пьесы.
— Магическое имя — Янк Лукас, бывший мойщик посуды. Наверно, в этом секрет.
— Кстати, моему пресс-агенту Сиду Марголлу не терпится встретиться с вами. Срочно нужна ваша био.
— Я же вам рассказывал о себе.
— Да, помню, но это, пожалуй, трудно будет протолкнуть в газеты.
— А протолкнете — как бы вас самого не вытолкали, — сказал Янк Лукас. — Ладно, присылайте его.
— Вы сегодня свободны? Может быть, позавтракаете со мной? — сказал Эллис Уолтон.
— Ну-ка, повторите еще раз.
— Вы сегодня свободны? Позавтракаете со мной?
Янк Лукас рассмеялся:
— Мне просто надо было услышать это дважды. Вы, Эллис, имеете честь быть первым, кто пригласил меня позавтракать. Как все быстро меняется. Вчера даже вы не задали бы мне такого вопроса.
— Да вы свободны или нет? Если свободны, тогда я приглашу Сида, а потом оставлю его с вами. Ему не терпится поскорее получить у вас интервью и вообще завязать узелок. Сид вам понравится. Он человек бойкий и знает всех и вся. А копнуть поглубже — чудесный малый.
— Что копнуть?
— Да весь этот треп, это хвастовство, — сказал Эллис Уолтон. — Ну так как, в час дня, внизу? Там у вас?
— А не «У Сарди»?
— Если хотите, давайте «У Сарди», но «Сарди» и «21» вам еще надоедят, а я должен выразить свою признательность «Алгонкуину». Они оказали мне любезность, дали вам номер вчера, и, как говорится, услуга за услугу.
— У меня нет свежей рубашки, — сказал Янк Лукас.
— Галстук будет? Тогда все в порядке, — сказал Эллис Уолтон.
— Не видали вы моего галстука, — сказал Янк Лукас.
Без десяти час он спустился в холл и не нашел там места, где присесть. Кое-кого из присутствующих он узнал, кое-кто показался ему знакомым: две кинозвезды, четыре-пять ведущих актрис, девица из притонов Гринвич-Виллиджа, знаменитый романист, человек с моноклем — то ли актер, то ли писатель, маленький человечек — поставщик газетной хроники.
— А вот и мы. Познакомьтесь, Янк, это Сид Марголл.
— Я бы и сам вас узнал, — сказал Сид Марголл. — Говорят, вы написали прекрасную пьесу, Янк. Великолепную пьесу. Кстати, я хочу знать, откуда у вас такое имя — Янк?
— Давайте сначала захватим себе место и совершим возлияние, — сказал Эллис Уолтон.
На пути к столику Сид Марголл раз шесть остановился поболтать со знакомыми.
— Вон та девка говорит, что она вас знает, — сказал он.
— Не врет, — сказал Янк.
— Говорит, может, вы ее не помните, но она знает вас по Гринвич-Виллиджу.
— Правильно.
— Она торчит здесь каждый день, хотя завтракает редко. Изо всех сил старается продвинуть одного англичанина, но мои новости ее удивили. Тот тип работает продавцом у Марка Кросса — кожаная галантерея. Его здесь видишь нечасто. Он все в «21» околачивается. Я тысячу раз его видел, стоит у бара и чикается с одним-единственным стаканом. Вреда от него никакого, но место занимает. Ну, Янк, bon voyage. Вы пускаетесь в большое путешествие. По дороге вверх выходите на Бродвее, по дороге вниз — на Шестой авеню, у Эллиса.