Интеллектуальный слой в советском обществе

Волков Сергей Владимирович

условия, когда и материально молодняк прежней буржуазно-ориентированной интеллигенции будет счастлив, если ему удастся

физическим рабочим войти в промышленное заведение. Это будет заодно означать для него теперь и в общественном отношении

действительно “выход в люди”, снимающий клеймо прошлого и включающий окончательно в рамки советского строя”.

Предлагалось также упразднение вовсе некоторых видов деятельности, которыми могли заниматься лишь преимущественно старые

специалисты. ”Какими

же средствами, в каком духе должно пойти изменение нашего аппарата, чтобы сделать ненужной изрядную

долю тех функций, какие выполняются сейчас представителями типа средней интеллигенции ?... Приведем несколько примеров из

жизни, не стесняясь примитивно-варварским способом расправиться с священнейшими заветами прошлого”, - писал один из

идеологов коммунистического режима. Например, “при условии твердого обеспечения классового состава суда - предоставить суду

судить по своему рабочему сознанию без всяких подробных уголовных кодексов”, так как “суд рабочей совести не уступает суду по

уголовному кодексу”, а “весь избыток законности и формалистики, вся надобность в старой интеллигенции для того, чтобы

справиться с ними, отпадает”. Затем предлагалось отменить прописку, паспорта и регистрацию брака, чтобы оставить без работы

нашедших себе занятие в этой сфере образованных людей старой формации, но главное - под лозунгом “Советский строй требует

простоты” отменить вообще все то, чем не могли бы в должной мере овладеть рабочие и крестьяне.

Прежде всего это касалось образования, систему которого требовалось предельно упростить. Историю, например, преподавать

“большим мазком” - от каменного века к современности: ”Юлий Цезарь, крестовые походы и Наполеон окажутся за пределами

обязательного изучения. Поставить дело так - значит вместе с тем создать широкую возможность для приспособления к выполнению

этой функции (в данном случае преподавания истории в средней школе) социально-близких нам элементов (в данном случае низовой

интеллигенции, которой все равно приходится знакомиться и с “первобытной культурой”, и с историей современности, - начиная с

политграмоты, - но которую не переделать в среднеинтеллигентское жречество, монопольно обладающее знаниями о Ромуле и Реме,

Людовике ХIV, Лютере и Вашингтоне)”. (Как известно, это и было осуществлено - историю до конца 30-х годов вообще запрещалось

преподавать.) Поскольку “многоязычие неизбежно будет доступно лишь избранному меньшинству”, преподавание языков

предлагалось отменить ради “освобождения от части тех элементов среднепреподавательского мира, какие обычно к низовой

интеллигенции не относятся (иностранные

языки довольно часто преподаются как раз обломками прежних господствующих классов)”

и перейти на эсперанто.

Очень важное значение придавалось недопущению проникновения в “новую интеллигенцию” детей интеллигенции дореволюционной

– с тем, чтобы интеллектуальный слой не мог не только самовоспроизводиться, но и исчез бы совершенно в самое ближайшее время.

”В инженеры, в командиры промышленности наш строй (то есть существующая у нас диктатура пролетариата) может открыть дорогу

только рабочим и рабочему молодняку. Точно так и городская школа II ступени, подготавливающая среднюю интеллигенцию, еще ряд

лет будет доступна только для рабочего населения. Кроме являющихся пионерами, при том наиболее даровитых детей нерабочего

происхождения вряд ли кто сможет попадать в течение ряда лет в школу II ступени - и для нашего периода это правильно. Судьба

прежней интеллигенции и ее молодняка отличается, следовательно, тем, что в дальнейшем нельзя ожидать увеличения применения в

государственном аппарате именно этого людского материала. Он будет частью замещен новым, частью делаться просто ненужным, и

таким образом даже естественная убыль этого слоя (интеллигенции) не сможет вызвать замещение его в тех же размерах из своей

среды” (24).

Отнесение представителей интеллектуального слоя к “буржуазии” при всей формальной нелепости такой идентификации (свыше 90%

его жило только на жалованье) на самом деле было в понятиях того времени совершенно оправданным. Для большевистской

пропаганды и практики “буржуазия” обозначала совокупность их идейных и политических противников, некоторую общность,

альтернативную “рабочим и крестьянам”, и, поскольку и в культурном, и в политическом отношении российский образованный слой

(крайне незначительную часть которого составляла и собственно буржуазия) именно в этой роли и выступал, то называть не

принадлежащих к большевистской партии интеллектуалов “буржуазией” было вполне естественным. Поэтому известное

предпочтение, оказывавшееся большевиками уголовным элементам не должно вызывать удивления, с классовой точки зрения они

действительно были “своими”, хотя и “оступившимися”. Помещенные на самый низ социальной лестницы, представители

образованного слоя были дискриминированы и в сфере юридической практики. В приказе ВЧК 8.01.1921 г. Дзержинский

подчеркивал, что лозунгом органов ВЧК должно быть : “Тюрьма для буржуазии, товарищеское воздействие для рабочих и крестьян”.