Интересное время или Полумесяц встает на закате
Шрифт:
– Хватит ругаться, - внезапно подал голос Кобаяси.
– Смотрите, что происходит внизу.
Группа перевела взгляд на оазис. Картина была такая: один из невольников вдруг рухнул на колени и, вцепившись в штанину Белой Чалмы, вскричал, моля о пощаде. Во всяком случае, выглядела сия нелицеприятная сцена именно так, потому что в другой руке, протянутой к исламистскому командиру, что-то блестело.
– Твою мать, золото!
– Аскорбин был готов вскочить от удивления, но я ему не дал этого сделать.
– Не смей, придурок!
– я ткнул чеха носом в горячий песок.
– Засветишься сам и других
– Да понял я, Лис, - отплевывался напарник.
– Понял, пусти только.
Но даже золото не прельстило Белую Чалму - он брезгливо пнул пленника в грудину. Тот отшатнулся, и тогда сабля опустилась на его голову. Фонтаном брызнула кровь.
– Ха, - удивился Хобот, - идейный попался, надо же...
– За идею погибали, лейтенант, - Кобаяси недовольно поморщился.
– Сотнями и даже тысячами, - прибавил он.
Двое из шеренги, взревев, в отчаянном порыве набросились на палача, повалили его наземь. Остальные рванули кто куда.
Но куда там, пуля-то быстрее.
...Умиротворенную тишину пустыни вспороли длинные автоматные очереди. К ним примешивалось уханье карабинов, разбавленное руганью бросившихся на помощь начальнику людей...
Много времени экзекуция не заняла, минуту от силы. Когда упал последний беглец, стрельба прекратилась. Но на этом не закончилось, а только началось, ведь напавшая на Белую Чалму пара была жива. У меня в животе отчего-то все затянулось в тугой узел. Вот кому-кому, а им я не завидую точно. О быстрой и безболезненной кончине теперь не было и речи. Произошедшее после всего этого только подтвердило мои самые неблагоприятные прогнозы, но, черт меня дери, милосерднее было бы этих отчаянных парней просто пристрелить. Как тех, кто решился на бегство.
Я читал, что так казнят за прелюбодеяние, но фундаменталисты убили одним патроном двух вальдшнепов: и расправились с наглецами, покусившимися на командира, и устроили себе легкое развлечение. Закопав тех двоих по пояс в землю, фанатики тупо забросали их камнями, соревнуясь между собой в различных вариациях изуверства и хохоча при этом во все горло. Живодеры!
Оставив два бездыханных тела, исламисты погрузились в машины и снялись с места. Следом, величаво и гордо, двинули верблюды, осторожно ступая по нагретому за этот сумасшедший день песку.
Когда караван скрылся за гребнем бархана, мы спустились к оазису. Я уже достаточно воевал и много зверства видел, но каждый раз поражался извращенной людской жестокости.
– Надо бы их похоронить, что ли, - не помню, кому в голову пришла эта идея, но я согласился.
– Ребята, не знаю как вы, а я тут ночевать не хочу. На душе муторно, - Аскорбин в сердцах подфутболил валяющийся на земле золотой слиток, будто никому не нужный булыжник.
– Да и по карте можно другое место для отдыха найти.
– Что, салага, жалеешь, что не выстрелил? Понимаю, - отозвался Хобот.
– Группа, двинули, - распорядился я, повернувшись спиной к холмику братской могилы - все что могли, мы сделали.
Вечерело. Дневной зной нехотя уступал место вечерней прохладе. Подул легкий ветерок. Вершины барханов окутались пыльными облачками.
Что ни говори, но пустыня, повторюсь, обладала какой-то непревзойденной неповторимостью, неким шармом:
Ближе к двум ночи мы вышли к еще одному небольшому оазису, где и решили переночевать. Я улегся под пальмой и стал смотреть в ночное небо. Нагретый жарким солнцем за день песок все еще держал тепло и приятно грел спину. Остальные улеглись кто где. Кобаяси, как всегда, на отшибе. Сколько за ним наблюдал, так и не смог найти причину его нелюдимости. В боевой обстановке все должно быть наоборот: крепкая спайка коллектива гарантирует тебе сохранение жизни на более долгий промежуток времени.
А вокруг стояла тишина, нарушаемая плеском накатывающихся на берег волн небольшого озерца.
Показалась луна. На воде пролегла серебристая дорожка.
– Слышь, командир, - обратился ко мне Аскорбин.
– Не спишь?
– Не сплю, - отвечаю.
– Сколько нам еще переться к точке?
– Если выйдем в семь ноль-ноль, то к двадцати трем часам дойдем. А что?
– Да ничего особенного. Просто так спросил.
– Весьма странно, - произнес я, растягивая слова.
– Это почему?
– тут же последовал вопрос.
– Ты не хохмишь, - ухмыльнулся я.
– Я скажу тебе, командир, одну вещь, - вздохнул сержант.
– Не помню, кто сказал, но фраза вроде бы звучит так: у самых веселых людей самая грустная душа. И тем более, есть в жизни ситуации, когда нужно быть серьезным.
Раздалось шуршание песка. Я повернул голову на звук. Ко мне шли Хобот и Крот. Ребята уселись у моих ног.
– Слышали слова Аскорбина?
– спрашиваю их.
– Конечно, - ответил за себя и напарника Крот.
– Что-то странное.
– Ничего странного нет, парни, - зевнул сержант.
– Просто я сейчас раздумываю над одной проблемкой...
– И какой же?
– негромко спросил Хобот, прикуривая.
– Это не так уж и важно, - ответил он.
– Нет, - Крот хлопнул себя ладонью по колену, - я все-таки скажу это.
Он это сказал таким тоном, что мы невольно умолкли в ожидании пояснений.
– Какой-то этот Кобаяси мутный, - шепотом проговорил Крот.
– Гнилой он, что ли. Есть в нем что-то такое...
– Это во всех людях имеется: у кого-то больше, у кого-то меньше, - прервал я его.
– Все. Философствования оставим на потом, а пока надо выполнить задание. Всем спать.
Если верить данным разведки, то подходы к этому бункеру заминированы от и до, и до сих пор никто не удосужился их разминировать. Ну, ничего. Это сделаем мы. Вернее, уже делали. Мы двигались гуськом, шагая след в след. Первым шел Хобот и «прощупывал» землю миноискателем. Как только обнаруживал заряд, Аскорбин принимался за разминирование. Он и так был профессионалом, но что касается взрывоопасных предметов, веществ и всего остального, что можно применить тем или иным образом в создании или нейтрализации взрывчатки, тут ему не было равных. В такие моменты парень просто менялся.