Интерконтинентальный мост
Шрифт:
— Да, — задумчиво сказала Френсис, — судьба Адама Майны удивительна.
— Пока мы ждали тебя, он мне поведал о своей жизни, — сообщил Петр-Амая.
— Никто и никогда в нашем кругу не напоминает Адаму Майне о его женитьбе, — сказала Френсис. — Бывает, что порой он сам вдруг вспомнит, а так — будто этого никогда не было.
Оставив включенным экран главного информационного телеканала, Френсис повернула рычажок музыкального автомата, и комната наполнилась звуками «Времен года» Вивальди в старой записи Московского камерного оркестра. Петр-Амая читал, что в прошлом веке музыка
— Ты хотел меня увидеть? — спросила Френсис, усаживаясь напротив.
Петр-Амая молча кивнул.
— А я хотела тебя видеть каждый день, каждый час, каждое мгновение с тех пор, как ты уплыл на парусной лодке, ничего не сказав мне, ничего не спросив… Я тогда подумала, что ты совсем отказался от меня. Может, ты и вправду обиделся, но разве можно обижаться на глупую девочку, которая не знает и не ведает, что делает?.. Я ждала… Ждала и взрослела вместе с ожиданием и вместе с любовью, которая тоже росла вместе со мной…
— Но почему ты ни разу не попыталась увидеться или хотя бы поговорить со мной?
— А я верила, что все равно это случится, — с обезоруживающей улыбкой сказала Френсис. — В свое время. Когда будет угодно богу и судьбе.
— Ты веришь в бога? — удивился Петр-Амая.
— Я смутно подозреваю, что есть нечто там, — Френсис сделала неопределенное движение головой. — Разве это не чудесно, что мы встретились с тобой, полюбили друг друга? Препятствий этому было гораздо больше, чем благоприятствующих обстоятельств. И когда я поступила так необдуманно, все равно бог вел нас друг к другу… Тебе неприятно это слышать?
Она заметила ироническую улыбку на лице Петра-Амаи.
— Нет, говори, говори, — попросил Петр-Амая.
— Я знаю, что ты не веришь в бога, что ты материалист, марксист и даже коммунист. Но все равно я тебя очень люблю, и нет у меня другой жизни, как только с тобой!
— А как же твой бог, который, как мне кажется, не любит материалистов, марксистов и коммунистов? — с усмешкой спросил Петр-Амая.
— Ах! — воскликнула Френсис. — Бог куда мудрее и терпимее всех земных философов и политиков! Для него самое главное — настоящее счастье людей.
— Что-то у него это не всегда получается, — заметил Петр-Амая.
— Что ты имеешь в виду? — насторожилась Френсис.
— Мы-то с тобой, может быть, и счастливы, а Перси?
— Я его очень жалею и сочувствую ему, — тихо сказала Френсис. — Но счастье мое только с тобой. Если бы я даже смирилась и стала его женой, все равно его счастье не было бы настоящим… Он работает здесь, на плато. Я встретила его сегодня. Он очень изменился, он стал похож на робота…
— На кого? — не понял Петр-Амая…
— На робота… На те человекообразные механизмы, которые работают глубоко под водой, на морозном ветру, во льдах. И взгляд у него какой-то странный…
— Это трудно пережить, — вздохнул Петр-Амая. — Ведь я был женат и у меня дочка.
— Я знаю об этом, — тихо ответила Френсис.
Петр-Амая с удивлением посмотрел на нее.
— Когда меня уговаривали вернуться к Перси, мне постарались сказать о тебе все, — объяснила Френсис.
— Вот как! — воскликнул Петр-Амая.
— Ты
Он задержал ее в объятиях, чувствуя, что теряет власть над собой, погружаясь в теплоту юного девичьего тела.
Петр-Амая проснулся в постели один и некоторое время не мог сообразить, где находится. И когда голова окончательно просветлела, Френсис появилась в дверях с подносом, на котором дымились две чашки кофе.
— Ох, если бы все это увидел мой отец! — простонал Петр-Амая.
— Разве плохо, когда жена подает в постель любимому утренний кофе?
— Во-первых, ты мне официально еще не жена, а во-вторых, мой отец Иван Теин такие вещи называет недостойными настоящего мужчины привычками.
Петр-Амая привстал на постели и посмотрел в окно: туман затянул пролив, и остров Ратманова скрывался в белесой пелене, сквозь которую едва пробивались сигнальные огни островной опоры-башни.
— Ты все же выпей кофе, — сказала Френсис. — А позавтракаем с Адамом Майной. Я его пригласила. Он пошел к лунке, где поставил сеть на нерпу, и скоро придет.
Проглотив крепкий кофе, Петр-Амая спрыгнул с кровати, принял сначала горячий, а потом ледяной душ.
— Сегодня настоящая здешняя погода! — весело произнес Адам Майна, входя в комнату. — Я включил локатор: и у нас на острове, и у вас сегодня на работу вышли одни промышленные роботы. Самый настоящий зимний туман. Идешь и глотаешь коктейль из мельчайших кристаллов льда, влаги и студеного воздуха — бодрит! К вечеру, думаю, разойдется — ветерок тянет с севера. Обычно в такую погоду с плато спускаются рабочие. Любопытный народ! Все им интересно: как мы тут жили, били моржа и тюленя, добывали кита. Любят заходить в древнее жилище Аяпана, которое тот сохранил. Да и мне самому удивительно: как можно было жить в этой земляной яме, похожей скорее на звериную берлогу, чем на жилище человека?
После завтрака Адам Майна отправлялся в обход селения и любезно согласился взять с собой Петра-Амаю.
Ветер усилился, но туман не расходился. Густой его поток вместе с ветром двигался вдоль пролива, застревая клочьями на покрытых неубираемым снегом крышах опустевших домов, антеннах, высокой башне старой опреснительной установки. Быстро дошли до северного селения. Несмотря на ветер и занесенную снегом тропу, на это потребовалось не более десяти минут. Здесь туман превращался в мелкую изморозь, ощутимо бьющую по коже лица. Петр-Амая натянул на голову капюшон.
Спустились на лед пролива и, одолевая торосы, прошлись в сторону острова Ратманова. Старик шагал не снижая скорости даже на неровном льду. Петр-Амая едва поспевал за ним, не понимая, зачем Адаму Майне понадобилось спускаться на лед. Неожиданно сквозь пелену тумана проступила темная стена советского острова, а наверху, на вершине растущей вверх башни-опоры, засверкали огни.
— Говорят, что поначалу должны соединить оба острова, — сказал Адам Майна. — Четырехкилометровый пролет повиснет над проливом…