Интерконтинентальный мост
Шрифт:
— Ну, не совсем так, — смущенно отозвался Мылрок. — Ведь строительство моста угрожает нашему образу жизни, охоте, всему, что окружает нас. В проекте инженера Борисова говорится об изменении климата Арктики…
— А зачем нам другой климат? — весело спросил Теин. — Мы родились в этом климате и в нем хотим дожить до конца дней своих. И желаем, чтобы дети наши унаследовали мир таким, какой он есть. Тот, кому нужен другой климат, тепло, — пусть едет в Африку или на Гавайские острова! Я еще не знаю точного проекта моста, но думаю, что там все предусмотрено… Может быть, что-то и изменится, но наши правительства надеются, что жители Чукотки и Аляски достаточно мудры, чтобы понять необходимость такой жертвы, если назвать жертвой многие
— Но так ли уж необходима жертва? — спросил Мылрок.
— Процитирую Евгения Таю: «Человек ради будущего часто отказывается от дорогого ему прошлого, оставляя позади многое из того, что ему хотелось бы иметь всегда при себе…»
Мылрок пристально посмотрел на Теина.
— Вот ты коммунист, Теин… А я человек верующий… Но во многом мы сходимся. То, что мы придерживаемся разных убеждений, никогда не мешало нам быть друзьями. Но скажи честно: если ваша партия потребует такой жертвы, ты пойдешь на это?
Теин снова улыбнулся. На этот раз в его глазах зажегся настоящий веселый огонек.
— Если, как ты говоришь, наша партия потребует этой жертвы, в первую очередь потребую я. По той причине, что я тоже партия, хотя и малая ее часть.
Мылрок решительно вскинул голову:
— Но мы за это должны получить сполна! Еще не знаю, как все выйдет, но мы будем тверды. Во всяком случае будем биться, чтобы нас не обидели!
— Ну, а вдруг будет так, что мост не нанесет никакого ущерба ни окружающей среде, ни образу жизни людей Берингова пролива? — тихо спросил Теин.
— Как бы его ни построили, если он даже чудом, волшебством возникнет за одну ночь, он все равно не минует нашего Иналика. А раз сооружение хотя бы тенью заденет наш остров — пусть платят! Таков мир. Или пусть оставят нас в покое! Наши льды и наш холод!
Теин усмехнулся:
— Ты рассуждаешь, как Джон Петерсен!
Джон Петерсен, знаменитый ученый-эскимос гренландского происхождения, в конце прошлого века, когда Гренландия получила ограниченную автономию от Дании, выдвинул идею создания Арктической Федерации, независимого арктического государства. «Лед и холод — коренным северянам!» С таким лозунгом он разъезжал по странам мира и пытался внести свое предложение на обсуждение Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций. Существенной частью его программы была полная изоляция Севера от южных районов для сохранения в неприкосновенности культур и природного окружения. Единственное, на что он был согласен, — это на создание специальных районов, куда бы за высокую плату допускались немногочисленные туристы.
— В идеях Петерсена было немало привлекательного, — заметил Мылрок.
— И в твоих тоже, — в утешение сказал Теин. — И думаю, что в конечном итоге будет найдено разумное решение. Но помни: есть мир, где не все измеряется деньгами.
— Извини меня, — смущенно пробормотал Мылрок.
К вечеру, когда неутомимое весеннее солнце повисло над заледенелым Инчоунским мысом, жители Уэлена направились в Дом культуры, возведенный над тундровым озером. Было объявлено, что в честь гостя будут исполнены старинные танцы Берингова пролива. Каждый зритель нес сверток: излюбленное свое блюдо в общий котел угощения.
Все это потом было разложено на большом столе. Чего здесь только не было! Прежде всего, сбереженные с зимы запасы квашеных листьев — чипъэт, нунивак, юнэв. Обсыпанные сахаром, моченные в нерпичьем жиру желтые ягоды морошки, куски вяленой оленины, рыба во всевозможных видах, китовая кожа с салом, сушеное до черноты моржовое мясо. Были и другие экзотические блюда — разного рода пироги, в том числе с капустой, пельмени, котлеты…
Мылрок с видимым удовольствием попробовал нерпятину, Иван Теин искоса следил за ним, за его выражением лица, за тем, как он аккуратно, как бы даже осторожно брал каждый кусок, и в этом обычном человеческом действии —
В больших кувшинах стояла чистая вода из тундровых родников, оживших после долгой морозной зимы, натаянная из снега, из голубого льда вечных ледников.
Трапеза проходила в молчании. Люди располагались группами на длинных, скамьях, предназначенных для зрителей, а большинство уселось на чистый пол, разложили бумажные салфетки. Торжественность и чопорность трапезы нарушали детские голоса, звонкие, ясные и чистые, как весенняя вода, только что народившаяся из снега.
На небольшом возвышении, предназначенном для сцены, уже шли приготовления к веселью. Большие желтые круги бубнов лежали возле стульев. В те времена, когда охота на моржа была ограничена и для бубнов не хватало кожи моржовых желудков, принялись искать замену. Пробовали натягивать искусственную кожу, синтетическую пленку, резину. Но звук был не тот, покрытие часто выходило из строя. В самый разгар танца с громким звуком лопающегося пузыря рвалась резина, и священное настроение и трепет танцора улетучивались вместе с оборванным звуком… После долгих поисков снова вернулись к тонкой, выносливой, звонкой и эластичной коже моржового желудка.
Певцы, как и все, кто пришел на встречу, были нарядны: тонкие камлейки, хорошо выделанные шелковистые нерпичьи штаны, заправленные в расшитые бисером нарядные торбаза. Камлейки были отделаны строгим орнаментом по подолу.
К возвышению подходили и возлагали перчатки. Знаменитые берингоморские танцевальные перчатки из оленьей замши, шкур-камусов, украшенные разноцветным бисером, орнаментами из кусочков меха, кожи и пестрой шерстяной тканью, вшитой между мехом, как бы подчеркивающим оттенки. Перчаток становилось все больше, и вскоре показалось, что на сцене перед желтыми кругами бубнов разложили красочный букет, неведомо откуда собранный в эти дни приближающейся полярной весны.
Никто не сказал, что уже пора, но как-то все вдруг в одно и то же время почувствовали, что трапеза окончена и время обратиться к тому главному, ради чего собрались.
Со столиков, с пола, со скамеек словно по волшебству исчезли стаканы, чашки, ложки, вилки, люди расселись, придвинулись ближе к стене, и даже ребятишки прекратили беготню по залу, устроившись на коленях родителей.
На сцену вышел распорядитель вечера Сергей Гоном, внук одного из известнейших певцов старого Уэлена.
— Дорогой наш гость Мылрок, — начал Гоном. — Мы решили сегодня петь и танцевать так, как это издавна принято. Пусть каждый, кто почувствует, что ему надо спеть или исполнить танец, выходит сюда, берет бубен или перчатки…
Ивану Теину больше по душе были вот такие импровизированные вечера, когда ждешь, что случится вдруг нечто неожиданное, удивительное. Вдруг некто, который ранее не подавал никаких признаков таланта, брался за бубен и поражал слушателей исполнением новой песни или же своей интерпретацией старого напева, танцем, выдержанным в лучших старинных традициях.