Интернат (Женщина-апельсин - 2)

Васина Нина

– В каком? Дай подумать... Ну, аккурат в шестьдесят первом, да, я тогда еще палец повредил, а мой кореш...

– И что интересного было тогда в городе?
– Ева прислонилась к притолоке и посмотрела в гулкое обнаженное пространство пустого ангара.

– А ничего не было интересного, потому как города тут не было. Был поселок, город рядом был, за шахтами, да и не город, а так, пристройка к тюрьме и шахтам.

– Значит, здесь были только две шахты и тюрьма?

– Две... Две или три. И тюрьма для детей, интернат назывался. А ты не родственника, часом, ищешь? Я тут всех знал раньше. Это сейчас, последние десять лет, понаехали новые, а раньше, считай,

всех знал.

– Да нет, меня интересуют только достопримечательности вашего города, интересные факты и события из прошлого.
– Ева не сдержалась и зевнула. Наливайте, Аркадий Павлович, отменный коньяк.

Палыч быстро налил в красивую зеленую рюмочку - корреспондентка достала рюмки вместе с бутылкой и нарезанной копченой колбасой из яркого полиэтиленового пакета. Он честно вспоминал, но через несколько минут досадливо покачал головой.

– Корова, помню, на рельсах застряла. В семьдесят восьмом.., нет, шестом. Шуму было! Начальника шахты сняли за пьянку, он достал пистолет и пострелял немного. А насчет музеев всяких. Ничего не скажу, может, сейчас и завели чего, а раньше только в школе была комната боевой славы, а потом в ней историк сделал.., как это, по изучению края?

– Краеведение.

– Вот, музей краеведения. Но все про войну там осталось. Ребятишки откопали как-то пулемет и скелеты в касках. Что началось! Считай, все вокруг перерыли. Одного оружия нашли целый арсенал. Пацаны подрываться стали - в костер бросали находки. А этот учитель, он только к нам приехал, молоденький, чистенький. Отругали его. Приказали больше самому с детишками землю не копать. Отобрали все оружие и мины. Оставили бумажки, какие нашли у скелетов, каски простреленные, так, чего по мелочам.

– А этот интернат для правонарушителей, он куда делся?
– Ева вздохнула и присела, прислонившись к притолоке спиной.

– Да ты не брезгай, садись на диван!

– Ничего, мне так удобно.

– Ну, если удобно... Интернат сделали сначала, считай, тюрьмой, потом комиссиями его завалили: то ли помер кто у них, то ли съели кого с голодухи... Но это я точно не скажу, так, слухи. А сейчас там спортивная школа. Тот же интернат, только без надзирателей. Спортсменов учат.

– А где раньше станция была?
– Ева встала.
– Выйдем на воздух, Аркадий Павлович?

Палыч жалобно посмотрел на пузатую бутылку с тонким длинным горлышком. Его злили такие маленькие рюмочки.

– Чего не выйти, давай выйдем. У меня смена кончится через час. Я тебя только попрошу, не называй ты меня по имени-отчеству. Отвык, даже пугаюсь. Вроде как у следователя на допросе. Палыч, и все. А микрофон свой заберешь?
– Палыч показал на стол.

– Да, хорошо, Палыч.
– Ева сдержала улыбку.
– И что следователь, сколько дал?

– Баба была, - помрачнел Палыч, - злющая... Я свое прошлое не скрываю, чего там. Меня хозяин ангара, когда нанимал, спрашивал, я честно сказал: сидел, мол, при советском социализме. Он говорит, мол, так даже интересней. Такие дела. Тридцать лет скрывал, что сидел, а теперь хучь кричи на каждом углу для фасону. А баба в органах - это чистый ужас, скажу я тебе. Чего-то бабе не хватает, если она идет в милицию.
– Он неторопливо хромал за Евой к выходу. Поднатужился и медленно открыл тяжелую металлическую створку огромных дверей.

– Вот он, край родной, - вздохнул Палыч.

Ева осмотрела слегка запорошенное снежной крупой поле и убогие сарайчики недалеко от ангара. Ее удивила отличная новая дорога, проложенная сюда. Невдалеке светилась разноцветными вывесками новенькая

бензоколонка. Далеко у горизонта виднелись конструкции шахты, по тонкой ниточке скользила вагонетка.

– А вроде здесь станция была раньше?
– спросила Ева закурившего Палыча.

– Была. Большая станция была, кое-что и сейчас осталось. Мой хозяин не дурак же. Он ангар из-за железки построил тут, к нему вагоны переводят, они сюда и подъезжают. Если обойдешь ангар сзади, увидишь подъезд. А сама станция в городе. Ты не на поезде приехала? Вот там теперь и станция. А вон там, слева, интернат виден. К нему еще городскую баню приделали.

– Голо тут у вас.
– Ева потянулась от души.
– Ни одного деревца!

– Это да, это есть. За шахтами у полей абрикосы в посадках растут. В городе тоже есть деревья во дворах. А тут пустошь. Летом в жару деваться некуда. Последняя акация засохла лет двадцать назад.

– Где была акация?
– спросила Ева, не оборачиваясь к Палычу.

Палыч сплюнул и медленно затоптал окурок.

– Интересное дело, - сказал он. Ева обернулась и увидела его хитро прищуренный глаз.

– Ну да, - сказала она, улыбнувшись, - дело о засохшей акации.

– Ты не тянешь на интернатскую, - авторитетно заявил Палыч.

Ева почувствовала, что вопросы задавать не надо. Она молчала и смотрела, чуть улыбаясь, на Палыча. Палыча одолевали сомнения.

– Ты его дочка!
– предположил он, промучившись в ожидании вопросов.

Ева молчала. Она расстегнула сумочку на ремешке и достала нераспечатанную пачку "Мальборо". Медленно отсоединила и пустила в свободный полет тонкую прозрачную полоску целлофана. Достала себе сигарету, чуть прикусила ее зубами и протянула пачку Палычу. Пока он суетливо копался в кармане в поисках спичек, Ева втягивала ртом запах сушеного табака сквозь фильтр. Палыч закурил и протянул ей спичку, спасая огонек грубой ладонью. Ева задула огонек, не прикурив.

– Я люблю только запах. Кури, не обращай внимания.

Они стояли в тишине. Палыч затягивался, Ева нюхала сигарету.

– Деньги обесценились, - изрек Палыч, докурив.

– Факт, - согласилась Ева.

– Тыща рублей тогда, это знаешь!.. Я курятник построил с курами и индюшками.

– Он был один?
– спросила Ева.

– Куда там - один!
– вроде даже обрадовался Палыч вопросу.
– Шофер у него был и два мужика в бицепсах. А машина наша была, местная по номерам. У нас тут работа кипела, утро было, лето. Он стал спрашивать у всех чего-то, ребята-грузчики отправили ко мне, как к самому старому, значит. "Где дерево?" - спрашивает. Я опупел. А тогда он сказал, что сам интернатовский. Бутылки достал, закуску. Скатерть! Скатерть расстелил на ящике. Культурный человек. Поговорили.

Палыч замолчал.

Ева достала пачку пятидесятирублевок в банковской упаковке.

Палыч уставился на деньги и вспотел.

– Ты это.., знаешь! Ты не того. Он тоже деньги достал, а потом драться полез! Топал ногами и матерился очень.

– Я не буду драться и материться, - пообещала Ева.

– Так нету же дерева!

– Я тебе за интересные факты плачу.

– Нету никаких фактов. Я ему сразу сказал, когда понял, за что он меня кормит и поит, что дерево засохло, а на его месте теперь стоит ангар и проходит дорога.
– Палыч для убедительности топнул ногой, показывая пальцем вниз.
– Он говорит: "Покажи немедля, где это дерево было!" А я помню? Я только помню, что корень неделю выкорчевать не могли. А спилили за пять лет до того! Тут он орать и драться... Пошел к хозяину.