Интернет-журнал "Домашняя лаборатория", 2007 №9
Шрифт:
Данилов всякой мелочи пытался дать разумное объяснение. Старания с луком он, например, истолковал как чисто эгоистический порыв, у него не хватало времени выстаивать очереди в овощных магазинах, вот он и суетился с луком. Кораблям он якобы облегчал участь в Тихом и Индийском океанах, чтобы сберечь их для Бермудского треугольника. Матерные слова попугай Стишковской произносил не в той тональности, оттого и был наказан.
— А что касается Деревенькина, — говорил Данилов, — то мне не спускали новой методической разработки относительно пришельцев…
— Все, — сказал Валентин Сергеевич.
— Как все? — не понял Данилов.
— Все.
— Но как же… — не мог остановиться Данилов.
И тут до него дошло. Все. Сейчас объявят приговор. А Кармадона не вспомнили! И потому Наташу не упомянули! Что же ему дальше дразнить судей и лезть на рожон. Ведь возьмут и упомянут! Данилов замолчал.
— Последнее слово, — объявил Валентин Сергеевич. — Материалы дела вы виде ли. В своих объяснениях Данилов был порой изобретателен и энергичен, слушать его было занятно. Но его слова — одно, а то, что мы знаем о нем, — другое. Я сообщу вам данные специальных исследований. — Валентин Сергеевич принялся называть цифры и нотные знаки, размеры кривых и постоянных, отклонения от фиолетовой горизонтали, степени брутальных импульсов, показания приборов, измеряющих чешуекрылость, инфернальный гипердриблинг и прочее. — Все свидетельствует о том, что теперешние свойства ощущений и намерений Данилова в самых разных критических моментах были человеческие. И музыка его к нам отношения не имеет. Итак, я поддерживаю формулу наказания: демона на договоре Данилова лишить сущности и память о нем вытоптать.
"А сами-то у меня Альбани украли!" — обиженно и жалобно подумал Данилов. Но тут же осадил себя. Это для него кража Альбани была делом непорядочным, но не для них. Да и что теперь вспоминать про Альбани, коли формула выговорена, а с исполнением ее не задержатся. Был ли Данилов, не было ли его… Все. Кончено.
— Настало время выслушать ваши мнения, — объявил Валентин Сергеевич.
Раздалось:
— Лишить!
— Лишить!
— Вытоптать!
"Трое лишить… — слышал Данилов, — четверо… пятеро…" Другие выкрики были не столь решительные. Некоторые даже имели в виду облегчение кары. "Превратить в безумного и отправить на пустую планету!" ("Вариант старца, не Нового ли Маргарита это милосердие?" — думал Данилов.) "Лишить сущности, но не убить, а перевести в расхожую мелодию типа "Чижика" или "Ладушки", но современнее их и пустить в мир!" ("Ужас какой! — содрогнулся Данилов. — Ведь могут превратить и в "Лютики"! Лучше лишить и вытоптать. Пусть сейчас же и лишают… Но дали бы мне хоть на полчаса инструмент на прощанье…")
— Все. Выговорено, — сказал Валентин Сергеевич. — Большинство: лишить.
— Следует испросить утверждение, — услышал Данилов чей-то незнакомый баритон.
— Я помню, — сердито и чуть ли не обиженно произнес Валентин Сергеевич.
Теперь прямо перед собой и внизу Данилов увидел Валентина Сергеевича. Именно там он в начале разбирательства в облике застенчивого счетовода убирал мусор. Валентин Сергеевич ступал осторожно, будто чего-то опасался. И действительно, перед ним разверзлось. Возникла то ли трещина, то ли расщелина. Из нее шел гул. "Туда меня и столкнут", — понял Данилов.
— Демону на договоре Данилову, — произнес Валентин Сергеевич, в голосе его чувствовалось волнение, — определено: лишить сущности и память о нем затоптать.
Он замолчал. "Столкнут, испепелят — и теперь же…" — думал Данилов. Но тут он услышал тихий, хриплый голос:
— Повременить.
Расщелина
— Объявляется перерыв.
Все куда-то двинулись, Данилов это чувствовал. А он не смог бы подняться с места, даже если бы исчезли ремни.
Однако стул его взлетел и оказался в помещении, устланном коврами восточной работы. Помещение деревянным барьером с балясинами было поделено на две неравные части. В большей части зала теперь прогуливались и сидели на мягких диванах судьи. Перед ними разъезжали низкие подсвеченные столики с напитками, лакомствами и табачными трубками. Лежали на них и целебные травы. В судьях, видимо, предполагалось нервное утомление или головная боль. А возможно, и истощение вредности. Стул Данилова стоял за барьером.
Данилов все еще видел перед собой расщелину и слышал гул из нее. Мгновения назад там, в судебном зале, он сидел сам не свой, что ему тогда была пуля, или удар ножа, или жестокая давильня жерновов, все бы он принял и сгинул бы в ничто. Но теперь он остывал, страх приходил к нему: "Вот как могло кончиться…" Что — могло! Надолго ли — повременить? Может, и на полчаса, чтобы дать судьям отдохнуть на диванах и промочить глотки… Данилов сейчас не стал бы вымаливать инструмент для последней музыки — у него дрожали руки. "А кто произнес — "повременить"?"… Данилов пытался вспомнить, у кого положено испрашивать утверждение, но не мог.
— Данилов, подойдите, пожалуйста, — услышал он.
У барьера стоял демон средних лет в черном кожаном пиджаке и свежей полотняной рубашке с галстуком. Данилов показал на ремни.
— Откиньте их, — сказал демон.
Ремни упали. Данилов встал, подошел к барьеру.
— Мне показался интересным отрывок из вашей музыки. Тот, что у нашего ветерана с репейником вызвал сомнение.
— У него все вызвало сомнение, — сказал Данилов.
— Да, — кивнул собеседник. — Он глуп. Так вот, тот отрывок. Вы вспомнили латинскую формулу: "Пахарь Арепо за своим плугом направляет работы". Это ведь приблизительный перевод.
— Да. К тому же я передал лишь смысл…
— Меня заинтересовал магический квадрат, какой здесь возникает. Напомните мне его текст.
— У вас есть на чем записать? — спросил Данилов.
Демон пошарил по карманам, покачал головой:
— Ну вот, если только на манжете.
Он вручил Данилову лучевой карандаш, а потом протянул левую руку, вытрясывая манжет из-под рукава. Данилов писал старательно, однако дрожание пальцев не прошло, и линии дергались.
На манжете вышло:
SATOR
АКЕРО
TENET
OPERA
ROTAS
— Смотрите, — сказал Данилов. — Теперь читайте снизу и наоборот. А теперь ходом быка с плугом. Справа налево… А потом — сверху вниз, вверх, вниз… И так далее… Видите?
— Да. Очень занятно.
— Неужели этот квадрат здесь неизвестен?
— Наверное, был известен. Но о нем забыли.
— Музыка же строилась так… — начал Данилов.
— Я понял, — сказал собеседник.
Он смотрел на свой манжет, а Данилов наблюдал за ним и вспоминал, звучал ли его голос во время разбирательства. И вспомнил: "Следует испросить утверждение…" Да, тот самый спокойный баритон. "И ведь не полагалось ему по правилам, — подумал Данилов, — напоминать о чем-либо Валентину Сергеевичу. А он напомнил. Как бы вынужденно. Будто Валентин Сергеевич и не собирался ничего выслушивать ни у какой расщелины".