Интернет-журнал "Домашняя лаборатория", 2007 №9
Шрифт:
— Спасибо, — сказал демон. — Извините, я вам не представился. Меня зовут Малибан. И еще. Эти хлопобуды… или будохлопы собираются в Настасьинском переулке?
— Да, в Настасьинском… А что?
— Так, — сказал Малибан. И добавил, скорее шепотом:
— Мне думается, вы напрасно не внесли в Настасьинском переулке вступительный взнос…
Малибан отошел к мягким диванам.
Данилов в растерянности постоял у барьера, затем не спеша, тоже как бы прогуливаясь, отошел к стулу. Сел. Совсем недавно, в начале перерыва, он чувствовал себя обессиленным рабом, свалившимся на смоченный кровью песок римской арены, меч его был сломан,
Новый Маргарит, попивавший во время разговора Данилова с Малибаном прохладительный напиток в компании с незнакомыми Данилову основательными демонами, оставил их, подошел к барьеру. Он был оживленный и светски-легкий. Улыбался. Данилов не удивился бы, если б Новый Маргарит принес и ему бокал с напитком.
Однако не принес. Новый Маргарит как будто бы явился из восемнадцатого века,
на нем была черная судейская мантия британского покроя и пепельный пудреный парик. Данилов встал, подошел к Новому Маргариту.
— Ну как? — спросил Новый Маргарит.
— Что как?
— Ну так.
— Ничего, — сказал Данилов.
— Ты хорошо защищаешься.
— Тебе не повредит разговор со мной?
— Если всего опасаться… Потом, твои проступки и падения — они твои, а не мои.
— А надолго — повременить-то?
— Я не знаю… Хотя и догадываюсь, — Новый Маргарит улыбнулся, в его глазах было лукавство, был намек, мол, мне понятен твой секрет, но коли ты о нем молчишь, так и молчи. — А ты ловок. Все думали — конец. И вдруг — на тебе!
— А кто это произнес — "повременить"?
— Ты всерьез или шутишь?
— Я шучу, — быстро сказал Данилов. — А ты тут кто? Эксперт, исследователь, знаток права?
— Всего понемногу.
— И знаток музыки?
— В известной степени… Я развил в себе многие способности. И даже те, каких у меня не было. Но ты в музыке, естественно, сильнее меня. И не только меня, — опять в глазах Нового Маргарита был намек.
— Ты тепло одет.
— Функции мои здесь таковы, что мантия и парик мне положены. Маскарад, конечно. Но иногда приятно перерядиться. Эдак поиграть…
— Ты был вынужден просматривать мою жизнь? Велика радость!
— Ну и что? — Новый Маргарит говорил теперь тише. — Как вел себя, так и ве ди. Из роли не выходи.
— Из какой роли?
— Из такой… И еще. К тебе подходил Малибан. Пойми, в чем был его интерес. И в чем твоя выгода.
— Когда обсуждали приговор, ты промолчал?
— Нет. Я сказал: "Лишить!"
— Что же ты теперь даешь мне советы?
— Во всяком случае не из-за воспоминаний юности.
Ударили по рельсу. Вряд ли по рельсу. Но звук напомнил Данилову рельс. Данилов не успел отойти от барьера, не сделал он и ни единого движения, а ремни уже прижали его к спинке стула. И опять Данилов оказался в судебном зале. Но зал преобразился. На лицейскую аудиторию он уже не походил, а имел сцену, оркестровую яму, небольшую, какие устраивали в драматических театрах в прошлом веке, был здесь и партер, там стояли светлые кресла, обтянутые розовым шелком. В зале был полумрак, но привычный, земной. Электрический
Стул с Даниловым воздвигся на сцене в том месте, где полагалось быть суфлерской будке. Вращений, полетов и карусели как будто бы пока не ожидалось. А внизу, в партере, сидели участники разбирательства. Словно художественный совет. Или приемная комиссия. О чем-то перешептывались. "Кончилось повременение, — думал Данилов. — Но зачем подходил ко мне Новый Маргарит? Из желания проявить себя либералом и независимым? Вот, мол, и это могу. Тем более что сказал: "Лишить!" Но до него был Малибан, и его интересовал Настасьинский переулок. Может, на самом деле, это "повременить" что-то изменило? Неужели Большой Бык? Был в глазах Нового Маргарита какой-то намек… И мне он советовал не выходить из роли…" Из какой роли, Данилов знал. Он ее себе не придумывал. Все вышло само собой. И для Данилова неожиданно.
— Решение судьбы демона на договоре Данилова продолжается, — объявил Валентин Сергеевич.
— Есть ли что сообщить самому Данилову? — сказал заместитель Валентина Сергеевича по Соблюдению Правил. — Есть ли у него раскаяние?
— Ни с какими раскаяниями я выступать не буду, — резко сказал Данилов. — Не в чем мне каяться.
— Ой ли? — спросил Новый Маргарит.
— Не в чем… — сказал Данилов менее решительно.
— Вы очень легкомысленный, Данилов, — заметил заместитель.
— Вот-вот, легкомысленный! — словно бы обрадовался Новый Маргарит этому слову, и в особенности тому, что не он первый его произнес. — И раньше ведь не случайно здесь прозвучало слово "напроказничал".
— Это была оговорка, — сказал Валентин Сергеевич.
— Если оговорка, то логичная, — не уступал Новый Маргарит. Он глядел на Данилова с выражением, как будто что-то подсказывал ему.
— Сожалеть о чем-то я не намерен, — хмуро сказал Данилов.
— Вот! — вскочил Новый Маргарит. — Данилов чрезвычайно легкомысленный.
Стиль его жизни и работы в последние годы, его теперешнее поведение подтверждает то, что мы имеем дело с индивидуумом, который стал поддаваться людским соблазнам, стал жить, как люди, не по каким-либо серьезным умственным или тем более — программным соображениям, а по легкомыслию, по душевному фанфаронству!
— Нам радоваться, что ли, что по легкомыслию? — сказал заместитель по Соблюдению Правил. — Какой нам на Земле от Данилова прок? Если Данилов причинял вред, то людям, кому, по нашим понятиям, требовалась бы от него поддержка. А польза? Вот справка, в ней все анализы занятий Данилова. Это вполне квалифицированная оценка его полезности.
Копии справки в виде брошюр были розданы участникам разбирательства, зашелестели страницы. Брошюра возникла и перед глазами Данилова, листочки ее поворачивались сами, на весу, давая Данилову возможность познакомиться с документом.
— Много здесь истолковано неверно, — сказал Данилов. — Искажены показатели. Надо создать комиссию.
Валентин Сергеевич только руками развел.
— И опять здесь возникла старушка, — сказал Данилов, — которую я переводил через улицу. Долго меня будут преследовать этой старушкой?
Держал бы он копию справки в руках, он, наверное, сейчас в сердцах швырнул бы ее на пол.
— В комиссиях нет необходимости, — сказал Валентин Сергеевич. — Их было достаточно. Что же касается комедии, какую ломает Данилов, то она не делает чести его уму.