Interzone

Ромашова Елена

На секунду возникает жуткая тишина, будто звуки замерли вместе со мной, а сумрак коридора стал плотнее. Щелчок замка и дверь открывается. На пороге стоит Иза. Только другая, ни как на плакатах, ни как я ее помню, будучи в ее теле, теперь она — это она, а я — это я. Зеркало и отражение.

Она смотрит на меня своими большими карими глазами.

Молчание затягивается и, осознавая глупую ситуацию, я все-таки решаюсь заговорить:

— Я… Я… Я была в коме. И видела вас. Вы были с Джеймсом во время дождя…

Она смотрит на меня своими

большими карими глазами на бледном лице. Изабель шокирована.

— Проходите. — Шепчет она и раскрывает дверь.

Передо мной знакомая обстановка. Я шагаю внутрь квартиры, словно ныряю в омут.

— Я Джессика. Ее подруга. — Джесс неловко мнется на пороге под подозрительным взглядом Изы.

— Она в качестве поддержки, — заступаюсь я.

Горло адски пересохло. Может, подруга права, не стоило приходить?

— Выпьете что-нибудь? — Изабель растеряна и напугана, как и я, но пытается не показывать виду.

— Воды бы с удовольствием.

Пока девушка наливает воду в стакан, я пытаюсь справиться с волнением и вспомнить все то, что ей хотела сказать. Но это было бесполезно! Сердце не успокоить, а голова не хочет работать.

— Вот держите. — И мне протягивают стакан с водой.

Жидкость живительно несется по высохшему языку и горлу, заполняя холодом желудок. Когда жажда утолена, я, наконец, выдыхаю и, закрыв глаза, начинаю говорить:

— Меня зовут Кэтрин Ирэн Тай. Я художница. Мой отец владелец знаменитой галереей «Время», несколькими полотнами Малевича, Пикассо и Дали, а также небольшой частью акций от аэрокомпании «Наш воздух». Я единственная прямая наследница всего состояния. У меня есть еще приемная сестра, она тоже получила после смерти отца наследство… но не такое, как я. Мой муж вместе с ней разработали план моего убийства. Я диабетик. Его план состоял в том, чтобы все думали, что я покончила с собой. Для этого он нашел мои дневники и вырвал нужные страницы. Я пробыла в коме три дня…

Здесь я запинаюсь, ощущая, как в груди, чуть ниже яремной впадины, разрастается огнем паника, сжимая в стальное кольцо горло и делая дыхание прерывистым, что невозможно дышать.

— Я видела вас, Изабель… Когда была в коме. Я… Я жила вами.

И сумбурно, спотыкаясь на словах и их значениях, стала рассказывать, что помню. Через мгновение паника исчезает, оставляя пустынное безразличие о том, что подумает обо мне Иза. Это была исповедь, в которой одно цепляло другое: дождь, исчезающие люди, мой Джеймс, преследующий ее, затем зачем-то рассказала о Кэтрин и Барбаре.

Прервавшись, я вижу ее глаза и понимаю, что она мне верит. Ни испуга, ни шока, лишь жгучий интерес.

— Скажите, Изабель, это всё — правда? Это всё было? Вы знали моего мужа?

Ее лицо моментально изменяет выражение: теперь читается разочарование с легкой виноватой улыбкой.

— Простите, но я не знаю Джеймса Монтгомери. Его звали Питер. Но я знаю вас.

Теперь моя очередь удивленно на нее таращиться.

— Всё было так, как

вы рассказываете. И я попала в аварию. Тогда, на дороге… Я тоже была, как вы без сознания, и я тоже… — Она нервно сглатывает и дерганым движением проводит рукой по кудряшкам. — Я тоже была вами. Я видела, как он ввел вам в руку инсулин. Правда, в моей реальности его звали, как моего убийцу… Питером.

Она делает вдох, а затем воодушевленно продолжает:

— Наверное, это так бывает, что мы видим своих убийц вместо… — И тут же запинается, поняв нелепость своего предположения.

«Наверное, так бывает».

А так бывает?

Наверное.

Возникает неловкая паза и бессмысленность положения. Я добилась своего: я поговорила с Изой и выяснила даже больше, чем ожидала. Меня не назвали сумасшедшей, не вытолкали из квартиры. Но сейчас я ощущаю всю нелепость своего прихода.

— А что случилось с вашим… — Слово «убийца» так и повисает невысказанным. — С Питером?

— Ничего. — Пожимает плечами девушка. — Ему нельзя теперь приближаться ко мне ближе, чем на 300 метров.

— И всё?

Иза, не ответив, отворачивается к окну, а там небо затянуто облаками и день кажется серым и тяжелым, как наши чувства. Любопытство и эйфория сгорели, теперь остается зола реальности.

Поняв, что находиться здесь уже бессмысленно, я встречаюсь взглядом с подругой и понимаю, что пора уходить. Поблагодарив за прием, я оставляю свою визитку на кухонной стойке, заранее понимая, что Иза вряд ли позвонит.

Проще делать вид… Хотя нет! Зачем его делать? Мы уже все на своих местах. Всё, что было за области сознательного, там и останется.

Уверена, что Барбара Бреслайн видела меня тоже, когда была без сознания. Я невольно кидаю взгляд на уже ненужные распечатанные листы. Надо их выкинуть в мусорку. Там среди них, в одной статье указывалось, что маньяк смог отключить жертву на время, но не успел из-за вовремя прибывшей полиции. Барбара была госпитализирована, но выжила.

Барбара стала сенсацией.

«Семья: коп и маньяк!», «Полицейский и чудовище», «Выйти замуж за Валентина», «Маньяк оказался мужем полицейского» — заголовки просто тошнило остроумием и каламбуром.

Добраться до Барбары было очень сложно. Поэтому я эту идею сразу отодвинула. Кэтрин была мертва. Оставалась только Иза… И что я получила в итоге?

Кажется, кто-то наверху совершил какую-то странную шутку над нами. Надеюсь, ему было смешно.

Джесс завела мотор. Машина мягко заработала, готовая подчиниться водителю. Подруга спросила меня: куда дальше?

Я пожала плечами. Внутри себя была пустота от свершившегося.

Колба с синильной кислотой не разбилась. Я еще жива в своем ящике.

Я не знала, что ответить.

— Мне кажется, что кофе в хорошем кафетерии — всегда отличная идея, когда не знаешь, куда двигаться.

Я, улыбнувшись, согласилась, и машина мягко двинулась с места.