Интоксикация
Шрифт:
Переполненные гормонами сосуды, накалённые, как плазменные шары, купались в туманностях, перелетали, как Маленький принц с планеты на планету, не страшась холода безмерной галактики. Нас окутывали межзвёздные облака, инфракрасным излучением грела межгалактическая пыль, мы питались азотом, были невесомы, касаниями рук уничтожали планеты, перестраивали созвездия; на Земле виднелись падающие кометы. Плавающий небосвод обрушивал небесные тела и утягивал их обратно за аттосекунду до столкновения. Она продолжала смотреть в потолок, рисуя кистями с краской на ногтях на полотне тёмной материи.
Она улыбнулась и повернула голову на триста шестьдесят градусов.
– У тебя голова кружится.
– Нет.
– Это не вопрос.
– Она на месте.
– Только
– Сделай так ещё. – Я продолжал пальцами, расставив их в сторону, затем кистями. Встав на пол, я растёр глаза пальцами и снова взглянул на кровать.
– Ты – фея. Похожа на Динь-Динь, только крылья прозрачные, – я одной рукой описывал её контур, – а волосы болотные, но… в целом, сойдёт. – Я продолжал огненное шоу факелами, вместо рук. Её ножки коснулись батута – невесомое тело обрушилось в распростёртые объятия.
Мы стояли на балконе, выходящем во двор, с которого была видна часть улицы. Вдали – мост, ванты которого извивались, как китайские драконы в новогоднем танце. Машины-клопы спрыгивали вниз и сновали по дорогам, прыгали по крышам домов, опасливо озираясь вниз, в бездну раскалённого кипящего масла, и вверх, где жёлтые человечки Харринга, забвенно пляшущие под диско-шаром, нанизывали понравившихся букашек на палку, поджаривая их в пламени мифических созданий.
– Не ожидал увидеть именно клопов.
– А мне кажется, что это тараканы.
– Драконы?
– Такие красивые. Никогда не думала, что они столь прекрасны, они, не смотря на свои масштабы, очень грациозны. Я бы хотела на одном из них прокатиться. Что это?
– Я отправляю в мир бумажные самолётики с моими мечтами, как в детстве. Я их никогда не поймаю, но они коснутся чьей-то груди, проникнут до самого сердца, изменят его так же, как осколок льдинки. Конечно, мои мечты могут слегка ранить вначале, но затем они разнесут блаженное спокойствие, пробудят дремлющие стремления. Я смотрю на этот многоцветный, контрастами будоражащий мир с распростёртыми руками и знаю, что именно сейчас в мою сторону летит чужой эфемерный бумажный самолетик – чужая мечта, запущенная маленьким мальчиком в далёком, забытом им детстве. Он изводил бумагу: разлиновывал, гнул; карандаши, линейки, ножницы. Он сделал свой самолетик полтора десятка лет назад – не знакомый мне ребенок далёкого детства; он стоял на балконе, зажмурил глаза, прошептал, шевеля одними губами, своё самое сокровенное желание; его пальцы ёрзали по вспотевшей бумаге, он так разнервничался, что погнул свою мечту; перепугавшись, он расправил белое воздушное судно, слегка покорёженное его отчаянным рвением и страхами. Он вновь зажмурился, перегнулся через балкон шестого этажа, и, резко выпрямив правую руку, разжал пальцы, разжал веки. Левой рукой сделал козырёк, как капитан на палубе, высматривающий направление в неизвестных водах, от лучей закатного солнца, бьющего в его молодое, с надеждой смотрящее лицо на отправленную в огромный, полный таинств и неизвестностей мир, хлипкую шхуну. В вечность, такую же неизменную, как его полные надежд мокрые глаза, когда он вспоминает тот момент спустя много лет. Он не забыл свою мечту; она блуждает, ищет. Она обогнула весь мир, заглянула в пучины, под вековые камни, узнавала секреты тысячелетних ветров. Уворачивалась в Каменном лесу, прокравшись незаметно в Юньнань, как лыжник на горном спуске, меж немолчных суровых гигантов; направлялась через Индийский океан, вдыхая благовония, острые специи, упивалась завистливыми, обращёнными к ней взглядами ступающих по земле, аплодирующих арабов, прячущихся в тени собственных одеяний. Она кружила, как коршун, голодная до историй ночных путников, отдыхающих в оазисах, впитывала каждую каплю проронённого звука их хриплых, сухих ртов; отправлялась дальше. Минуя озеро Чала, восторгалась живописной каймой зелёных гор, сплетничала с морскими брызгами водопада Виктория, передавала весточки его родственникам на границе Нью-Йорка и Онтарио,
Мы проснулись вечером, ближе к ночи.
– Город больше не такой красивый, – на выдохе сказала она, наполняя лёгкие дымом, запивая глотком горячего зелёного чая с лимоном.
– Я чувствую, как шевелится мозг. Будто он вместе с миром возвращается на свои места.
– Это называется мурашки.
– Нет, нет, – я помотал головой, и волосы – и без того редко расчёсываемые – стали куда неряшливей, – это называется мигрень. – И в закатных лучах я обратил к ней в пламени очи: отражением покрыты были небес.
– Мам, ты опять трёпа-растрёпа, – она запустила пятерню в мои космы и почесала, как кота, а солёный ветер развевал волосы и покрывало, накинутое на её тонкие плечи. Солнце сядет ещё не скоро, до глубокого вечера оно будет неспешно клонить в сон улицы, успокаивая их последними лучами – пущенными копьями, вонзившимися в мыльные облака, кровоточащие персиковым соком. Два выдоха образовали туман, скрывая успокаивающийся город.
Самолёт вылетал рано утром. Мы заранее договорились с хозяйкой квартиры, чтобы она приехала к нам в то время, когда окна только просыпаются, разлепляя портьеры и занавески, машины во дворах кряхтят, делая зарядку, а искусственное освещение медленно отходит ко сну, освобождая пространство солнцу, выглядывающим из-за гряды нескончаемых сопок.
– Я готова, – выпалила Лера, выпрямив спину и кинув руки вдоль тела. Её волосы не до конца высохли.
– Вот ваши ключи, – обратился я к хозяйке квартиры, которая приехала специально в 6 утра. До самолёта оставалось два часа.
– Спасибо. Надеюсь, вы хорошо отдохнёте, – ответила молодая женщина лет тридцати пяти с чёрными волосами, собранными в конский хвост явно в спешке.
– И вам, – ответили мы хором и переглянулись.
– Мы побежали, ещё раз спасибо, что приехали так рано.
– Хорошей дороги, – улыбнулась красная губная помада, а мы, нерасторопно, как это только возможно, вышли на улицу, загрузили в багажник два чемодана, два рюкзака, сумку, и сели на заднее сидение, вытянув ноги. Благо хоть здесь я мог себе позволить это сделать.
– Сильно торопитесь? – спросил водитель, когда мы комфортно устроились.
– Нет, – ответил я.
– Дороги то свободные. – Мы переглянулись в зеркало; машина плавно тронулась с места.
Лера откинулась на спинку, взяла правой рукой мою руку, сжала пальцы и почти моментально уснула, подрагивая головой в такт вибрациям автомобиля на неровной новой дороге.
Мой родной город мелькал за окном. Было ощущение, что я сюда никогда не вернусь, что эта арена, стела, лес в черте города, третий год недостроенный пешеходный переход, останутся всего лишь бликами на фоне возвышающихся гор.
Нам сообщили, что в Новосибирске необходимо будет получить багаж и сдать его по-новой. Так как споры в таких ситуациях всегда излишни, мы согласились, доплатили за сумку, чтобы не волочить её и отправились пить кофе в ожидании самолёта. Ещё оставалось двадцать минут до посадки.
– Ты будешь? – спросила Лера, когда уже откусила кусок моего бутерброда с салями и пармезаном.
– Нет, нет. Ешь.
– Ты чего такой серьёзный? – толкнула она меня в бок. – Мы же летим отдыхать!
Со взлётной полосы отправился самолёт, следующий уже ждал в очереди и медленно направлялся на место предыдущего. Он подмигнул отражённым солнечным лучом, повернулся боком; немного покружив, взмыл ввысь, захватывая дух пассажиров, отправившихся на борту сине-белого с триколором кита в… да откуда я знал куда?